После полудня под неумолчный вой собаки Лоок засыпал старейшего урса землей. Верный пес лег на могилу хозяина, положил кудлатую голову на лапы и лежал, отказываясь есть, пока не застыл. Пришлось и его похоронить рядом со стариком.

Смерть Рогача сильно опечалила Лоока. Сидя у костра, он напряженно думал о жизни людей и об их уходе к предкам. То, что человек умирает, не поражало молодого урса. Ведь даже деревья засыхают, и каменный нож стирается. Удивляло его другое: если в той стране, где голубая земля, всего вдоволь, то почему люди не хотят уходить с этой земли, где не всегда сытно и тепло? Отчего люди, израненные врагами, умирающие от укуса змеи или когтей и зубов зверя, даже дряхлые слепые старики не хотят покидать эту землю? И он, Лоок, испытывая страшную боль, тоже не желал лечь в яму. Может быть, в той далекой стране не так уж хорошо?

Днем Лоок не раз взбирался на высокую скалу, надеясь увидеть с нее дым костров, но не увидел. Потом вспомнил, что в это время урсы уже не живут в летней стоянке, а перебираются в пещеры. И он решил навестить племя. Подойдя к пещерам, Лоок прокричал: «Уду-ду», это был тайный клич урсов, означающий, что зовет свой.

Из пещеры вышел Мохнач, покрытый меховой накидкой. Его лицо лоснилось от жира. Он был благодушно настроен: мясо в племени не переводилось. Лоок сказал брату, что Одинокий Рогач умер, но, уходя в далекий путь, предупредил, что руги вновь придут. Пусть урсы всегда будут настороже.

Мохнач обещал все передать вождю, но привести Лоока в пещеру не посмел: Оэл, разгневанный отказом юноши вернуться к племени, запретил ему появляться среди урсов.

Лоок вернулся в свое жилище. Что ж, он будет жить один. Разве не живут одиноко косолапый и мурр, разве не встречаются одинокие зубры и рогачи? Себя он всегда прокормит. Много ли ему, одному, надо?

Лооку полюбился осенний лес. Издали он казался бурым, но в его глубине еще встречались уголки, где синел сизо-голубыми плодами терновник, алели заросли шиповника, раскачивались на деревьях малиновые лианы. Бывая в лесу, Лоок чаще всего отдыхал у двух стоявших рядом деревьев — у гладкоствольного клена и пушистой березы. Разлапистые листья клена на нижних ветвях были багровыми, ближе к вершине их густой красный цвет светлел, а самая верхушка была желтой. «Дерево-костер», — думал о клене Лоок. А пушистая трепещущая березка стояла одноцветной, солнечной, и Лоок назвал ее Иллой. Но и эти деревья постепенно лишились своего наряда…

Днем все же было легче: Лоок охотился, вытапливал жир, коптил мясо, запасал на зиму сушняк. Зато вечерами им овладевала тоска, и он, глядя на пляшущие язычки, пел одну и ту же песню:

Все чаще он думал: медведь может жить один, олень — тоже, а человек — нет. Что же делать ему, Лооку? Вернуться к своим и ждать удара исподтишка? Жить здесь в одиночестве? Рогачу легче было переносить его — он был стар. Легче ли? Кто-нибудь спрашивал его об этом?

Туман с ночи окутал скалы, и утром Лоок решил не идти на охоту. Не занятый делом, он острее почувствовал одиночество. Если бы рядом были урсы и Илла, сколько песен он сложил бы! А теперь заладил одну. Не пора ли вернуться к племени? Без зова. Готовятся ли урсы дать отпор ругам? Или не сбудется предсказанье Рогача — рыжеволосые не придут? Нет, не откажутся от долины чужаки. Но почему их стрелы летят дальше и бьют сильнее, чем стрелы урсов и алазов? Все дело в луке. Не осмотреть ли захваченный лук ругов еще раз?

Лук рыжеволосых ничем не отличался от того, который сделал сам Лоок, кроме одного: на середине дуги из упругого дерева были намотаны сухожилия. Молодой урс размотал их — и даже подскочил от удивления: лук состоял из двух половинок. Концы каждой из них были волнообразно срезаны, а затем наложены друг на друга и скреплены сухожилиями. Может быть, поэтому лук ругов посылал стрелу дальше и с большей силой? И Лоок решил утром сказать об этом своим.

Вдруг ему показалось, что его кто-то зовет. Он схватил пылающую головешку и выбежал из пещеры. Шел мелкий дождь. Крик раздался рядом. Лоок сделал несколько шагов по тропе и увидел лежавшего Олли. Подросток поскользнулся и неловко упал, подвернув ногу. Лоок поднял его и внес в пещеру.

Мальчик был послан вождем к Лооку, чтобы сообщить грозную весть: опять появились руги, их очень много. Племя не знает, что делать — сражаться, уходить или отдаться врагам, не вступая в бой.

— Вождь велел тебе прийти на совет. — Олли умоляюще смотрел на Лоока. Боясь, что тот откажется, торопливо прибавил: — Илла сказала: без Лоока не возвращайся. Пойдешь?

Не отвечая, Лоок взял топор и направился к выходу из пещеры.

Дождь усиливался. В небе дрались добрые и злые духи, отчего вспыхивали молнии, ветвистые, как рога оленя. Все живое попряталось по своим гнездам, дуплам, норам и берлогам.

Тропа к пещерам, где жили урсы, была скользкая и крутая. Чтобы подняться, приходилось, обдирая руки, цепляться за колючие кустарники, растущие по обеим сторонам тропы.

Когда мокрый и продрогший Лоок вошел в просторную пещеру вождя, то увидел всех мужчин племени. Все были вооружены. У выхода пылал костер. Дым медленно выползал из пещеры, будто не хотел покидать убежище. Ближе всех к костру стоял вождь. Его кустистые седые брови были нахмурены. Здесь много кричали, но вождь молчал: пусть выскажутся воины. С приходом Лоока Оэл поднял жезл. Все замолчали.