Шрифт:
И действительно, на нее многие оборачиваются.
Вария бела той сверкающей белизной дев, в которых вовсю расцветает Гольфстрим.
Цветы как из лейки пьют теплые волны — иллюзия тропиков.
Она бела, как бледные камни цветные.
Молочного топаза, лилового рубина, мертвого жемчуга порошковая смесь.
Как плоды из сада Алладина, что не успели созреть.
Если они и зелены на вид, то лишь потому, что небо — темно-пунцово.
Шевелюра — черна до фиолетовости епископальной [161] .
161
Епископальный фиолетовый — т. е. ярко-фиолетовый, поскольку традиционный головной убор римско-католического клира, пилеолус ( лат. pileolus, от pileus— шляпа, кепка), который носит епископ — фиолетовый (у папы — белый, у кардинала — красный, у аббата — черный).
Существуют морские епископы [162] , что растворяют свои аметисты [163] в лобзании, совершая конфирмацию волн.
Кожа казалась бы темной, несмотря на этот контраст, при строгом наличии пушка, как намытая галька и торсы витые сирен.
Когда она обнимает Эмманюэля, ее подмышки мигают всеми своими ресничками, словно кисточками, что пытаются сепией воздух окрасить.
Где-то вдали — чешуйки морских зверей.
Мертвые жемчуга…
162
Морской епископ или рыба-епископ — вымышленное морское чудовище, о котором упоминали натуралисты XVI века, в частности Белон, Ронделе, Геснер. Согласно описанию Паре, чудище было «в чешуе, с митрой и украшениями понтифика». Гравюру с изображением монстра из книги Гийома Ронделе ( Rondelet, Guillaume. Libride piscibus marinis, Lugduni: apud Matthiam Bonhomme, 1554) Жарри воспроизвел в № 5 журнала «Имажье» ( L’Ymagier).
163
Аметист — главный камень в перстне католических епископов, одно из названий аметиста ( от франц. pierre d’'ev^eque) — «камень епископа».
Господин Бог вновь их нанизывает — вот ожерелье.
Эмманюэль пробил витраж — головой, словно клоун в скафандре, — аквариума на вокзале Сен-Лазар.
Лицеист времен каникулярных наездов вырос в своем Кондорсе.
Он — ростом с Варию, которая выглядит гибкой бестией еще и потому, что она высока.
Но все-таки кажется ниже, чем рядом с нотариусом-недомерком.
Когда они укусили друг друга и мгновенно отпрянули, дабы увидеть в глазах блаженство; груди одной — отпечаток груди другого.
Точное наложение двух треугольников.
Ведь Господин Бог на печать Триединства обладает наследственным правом!
Они отстраняются, как раскрывается книга.
Как белые бакенбарды нотариуса, с той только разницей, что тот никогда их не сводит.
Созерцают друг друга.
Пальцы Варии щупают плечи Эмманюэля.
Она пробует разобрать, где сочленяются крылья Амура.
Их полет, возможно, столь быстрый — как у macroglossae fusiformesи stellatarum [164] , приколотых на витринах спальни, — что заметна лишь дымка.
164
Macroglossum stellatarum— языкан обыкновенный, подсемейство бражников ( sphingidae) семейства чешуекрылых: крупные или средней величины бабочки с длинными и узковатыми передними крыльями и короткими задними крыльями.
Но вдруг что-то черное — банальность или фатальность темного диска после разглядывания солнца — как из двойного кувшина [165] , выпало из зениц Эмманюэля и запало в зеницы Варии.
Осадок Любви, что есть Страх.
Вария дрожит как под снегом, как ночью, когда снег видится черным.
— Уходите! Я вас умоляю! Позвольте же мне уснуть одной!
Что я вам сделала?
Ее голос надломан до клекота.
— Сжальтесь же надо мной!
165
guedoufle( старофр.) — сосуд с двумя горлышками и двумя емкостями, в одной из которых хранили масло, а в другой — уксус. Неоднократно встречается у Ф. Рабле.
Так говорит и та, другая Книга, когда ее раскрываешь:
— Aotrou Dou'e, о…
Сжалиться, для Бога, значило бы от собственной божественности отречься.
Ведь в его присутствии страшно всегда.
И вот уже порождается Страхом инстинктивный жест, защитный рефлекс — самый опасный враг для Господина Бога.
То, что для него может быть самым неприятным.
Госпожа Жозеб в своем абсолютном праве.
— Я у себя дома!
Она бросается к стене.
Разумеется, кроме чучел птиц и рассохшихся рамок с тельцами насекомых — щебетание и шорохи живут вовне, в неколебимой листве, что вырезает Контора, — имеется у нотариуса и замысловатая коллекция оружия разного и экзотического.
Она срывает первый попавшийся под руку нож.
Это ханджар [166] , и его рукоять не в форме креста, скорее — развилка сяжков булавоусого скарабея.
— Уходите или я вас убью!
Перед бестией, что под кору тел внедряет смерть своим яйцекладом, Эмманюэль вспоминает — в мгновение ока — о детской божественной радости от рассматривания чудищ, расставленных на столе у нотариуса.
Он готовится вновь пошатнуть стол.
Одним легким вздохом.
166
Ханджар — в арабо-турецких странах в XVI в. холодное оружие, соединяющее в себе саблю и кинжал: состоит из клинка, в средней части выгнутого, а в нижней выпуклого, и оканчивается узким обоюдоострым лезвием. Рукоять с двумя «ушами» — выступами. Небольшие X. назывались ятаганами.
Тем, что легче малейшего вдоха.
Дуновением от ресниц.
Ибо видит впервые, необычно отчетливо, чтоименно Варию напугало.
Насколько силен ты, когда обнажен и недвижим, взирая на ятаган вознесенный.
Ибо тот, кто оружием потрясает, признает тем самым, что он — слабее тебя, раз за помощью обращается к металлу.
Онибезобидны, поскольку они вдвоем.
И ты либо пьян, либо грезишь, поскольку они двоятсяв глазах.