— Понимаем, — сказал Чэсь. — Раненый человек по снегу не смог бы долго нести тяжелое золото.

— Совершенно верно!

— А если он был не один, а с небольшим отрядом? — возразила Оксана.

— Маловероятно. Делиться с кем-то не входило в его планы.

— Теперь я уже не понимаю, — пожал плечами Михаль. — А как он нес это золото? И что — его товарищи ничего не видели, не знали?

— Не видели и не знали, так как скорее всего ценностей при нем, когда его ранило, просто не было, — ответил учитель. — Они были скрыты ранее, в другом месте, а при офицере была только карта с означением того места. Так делали многие французы при отступлении — прятали в самых разных местах награбленные ценности и обозначали их на картах, надеясь скоро вернуться сюда снова. Даже в Борисове, со всех сторон окруженный, Наполеон и мысли не допускал, что война им проиграна, и солдаты, конечно, верили своему гениальному командующему…

Так вот, заблудившись, офицер почувствовал, что слабеет от раны, замерзает; он испугался и, пока при памяти, решил скрыть и карту с пометкой сокровищ. Он вспомнил, как местные люди называют узкий мост через реку… а дальнейшее вы знаете.

— Тогда мы найдем карту, а по ней — клад, — сказала Оксана. — Так даже интереснее.

— Если та карта не рассыпалась давно в пыль, — вставил Дмитрок.

— Вряд ли. Наш француз был человек умный, хитрый и жадный, поэтому, я уверен, уберег карту как следует, чтобы она надолго сохранилась, — сказал Борис Григорьевич. — Делается это просто: карта покрывается горячим воском и помещается в какой-то сосуд — вазу, кувшин, крынку, отверстия которых также замазываются воском или смолой. При такой консервации бумаге ничего не угрожает. Я думаю, француз носил с собой карту именно в таком виде — подготовленную для схрона.

— Но ведь вы говорили, это только версия, — напомнил Михаль. — Может, француз закопал в наших местах не карту, а ценности.

— Конечно, конечно, — сразу согласился учитель, — и такое может быть. Однако давайте же посмотрим, что у нас получается.

Он, на удивление всех, достал из нагрудного кармана пиджака ручку и присел на корточки. Приложил талеры и картонный кружок к копии бересты, «потасовав» их, как домино, пока щербины на монетах плотно не зашли друг на друга.

— Есть! — воскликнул учитель.

Он обвел внутренние контуры талеров. Получилось извилистая линия, которая пролегла от крестика вверх и немного вправо. Там, где она кончалась, Борис Григорьевич поставил точку и подчеркнул ее дважды.

— Вот где-то здесь и надо искать. К сожалению, масштаб очень мал, но кое-что угадать можно даже сейчас. Думаю, длина этой линии от крестика до точки не более полутора-двух километров. Ну как, ребята, вы местные: куда приблизительно она может вывести?

— На поле, к дубам, — сказал Дмитрок.

— Нет, на поле я был, — ответил Михаль. — Она забирает вправо — значит, искать надо в лесу.

— Только не в лесу! — решительно заявил Чэсь. — Раз масштаб маленький, то она, эта линия, может длиться и вдоль Березины.

Учитель засмеялся:

— Понятно — каждый называет не то место, которое сам обследовал!

— Так что гадать, — сказала Оксана. — Теперь, когда мы все-все знаем, остается только обыскать то окрестности в радиусе двух километров.

Ребята и Катя поддержали Оксану. А Борис Григорьевич молча почему-то задрал голову и посмотрел на небо. Оно было чистое, бесцветное, без единой хмуринки. Вместе с тем даже сейчас, с утра, в воздухе ощущалась духота. Парило. С надречной стороны Поплав доносились запахи трав и цветов, которые сегодня, казалось, пахли сильнее, как-то более густо. Звонко трещали, вплоть заливались кузнечики, а птицы, наоборот, щебетали приглушенно, словно нехотя.

— Будет ливень, — сказал учитель и вытер платком лоб. — Под вечер, или, может, даже в обед.

— По радио передавали, — подтвердил Михаль, не догадываясь, на какую мысль наводит их учитель.

— В Минске я живу в новом микрорайоне, — продолжал якобы без всякой связи с ненастной погодой Борис Григорьевич. — Вот Катя с Оксаной были у меня, знают. Когда-то на том месте был лесок, текла речушка… Лесок вырубили, речушку уничтожили, в землю наложили труб, залили все асфальтом, бетоном — как же, «хозяева» природы! «Природа не храм, а мастерская»! Но что интересно: стоит пойти ливню или просто хорошему дождя, как возле нашего подъезда из-под плит тротуара начинает проступать, просачиваться вода. Причем просачивается не везде, а в определенных местах, извилисто. Видимо, где-то в земле все же уцелел родничок и сейчас пульсирует, стараясь повторить путь своего ручья. А может, родничка нет, а дождевая вода сама ищет прежнее русло… Поняли теперь?

— Что тут понимать? — сказал сообразительный Чэсь. — Дождемся дождя, увидим русло, вдоль которого шел француз, — вот и все.

— Ну, это была бы удача! — улыбнулся учитель. — Одно, как вы говорите, там холмы, и я не уверен, задерживается ли там вода даже в самый сильный дождь.

— Один берег там низкий, болотистый, — сказал Михаль, — а второй, в сторону поля, — песчаный, крутой.

— Превосходно. Во время дождя ручейки будут убегать по тому крутому берегу в реку, вот и смотрите.