Шрифт:
– В метро? – спросила Наташа.
Игорь кивнул. В длинном переходе между «Театральной» и «Охотным рядом» стоял одинокий саксофонист и играл блюз.
– Я провожу тебя домой! – объявил Игорь.
– Спасибо, я уж как-нибудь сама.
– Нет, провожу! Не прощу себе, если из-за меня с тобой что-нибудь случится.
«Старшая Ермолаевых кого-то подцепила. Это не тот ли, который в школе за ней увивался?» – прилетел из темноты комментарий.
– Ну вот – ты меня проводил, – сказала Наташа, когда они были у дверей подъезда.
– Что-то я устал. Можно посидеть у тебя минут пятнадцать? Посижу и уйду. Даже чаю не выпью.
Не гнать же бедолагу метлой?
Наташа знает – к приходу гостей надо убирать из туалета все компрометирующие книги и журналы. А ведь всё, что мы читаем в туалете, способно нас скомпрометировать.
Наташа усадила Игоря в гостиной, сунула ему в руки пульт от аудиосистемы, а сама метнулась в туалет, чтобы спрятать бульварное дамское чтиво в шкафчик за унитазным бачком. Открыла дверцу шкафчика и обнаружила там целый склад компрометирующих книг и журналов, о которых уже успела забыть. Как давно у неё не было гостей!
Игорь тем временем нашел какой-то романтический музыкальный канал. Хозяйка вернулась – и он пригласил её на танец.
– Да что ты, ну зачем? – отмахивалась она. – Мы знакомы с тобой… Больше чем полжизни!
– Больше чем полжизни прожито впустую! – тяжело дыша, сказал Игорь. – Ну, пожалуйста, ну…
«А какого, собственно, я ломаюсь?» – снова подумала Наташа.
Медленную песню сменила быстрая, а они всё кружились по комнате, как два сорвавшихся с ветки желтых листка, никак не желающих падать на землю. Дотанцевали до спальни. Выключили свет. И наконец упали.
Наверное, школьная любовь – если она не получила дальнейшего развития сразу после школы – всё-таки должна оставаться светлым воспоминанием. Не надо тащить её за собой в «реальную жизнь».
Вернулись в гостиную, укутанные он в простыню, она в одеяло. Всё ещё играла музыка. За окном ветер поспешно срывал с деревьев последние листья – чтобы успеть к сдаче проекта «Московская осень». Игорь начал неловко собирать свои вещи.
– Да ладно, оставайся, – сказала Наташа, – я тебе халат сейчас найду.
– Я не могу. Жена не заснёт, пока меня нет дома.
Наташа закрыла за ним дверь, накинула домашнее платье и внезапно подумала: «Интересно, он действительно зарегистрирует в нашей социальной сети весь свой отдел, или забудет, что обещал?»
Она вышла на кухню, чтобы заварить чай. За столом сидел Рыба.
– Ты?
– Я.
Пауза. Как спросить, что он видел и что из этого понял?
– Не надо объяснять. Я пришел к этой мысли чуть раньше.
– К какой мысли?
– Я подумал, что нельзя так больше. Что надо жить в реальности, а не во сне. И решил найти кого-то, с кем можно делить реальность.
Это была аристократка, из старинного знатного рода. Она сама выбрала Рыбу – пришла в мастерскую, взяла его за руку и повела за собой. Она говорила, что он зажигает в ней огонь. Когда засыпал её муж, а Наташа просыпалась, они встречались. Скоро Рыба наскучил этой женщине. И теперь огонь в ней зажигает кто-то другой.
В этой истории была какая-то неувязка.
– Ты однажды сказал, что аристократы подчиняются строгим законам и должны быть образцом безупречности, – вспомнила Наташа. – Разве может безупречная жена изменять своему благородному супругу с молодым симпатичным мужчиной?
– На самой большой городской площади – нет, не может. На глазах у мужа… тоже, наверное, не может. Если только все трое не договорились заранее об этом приключении. Но в тайне – почему нет? Страсть не подчиняется законам. С этим утверждением согласны даже аристократы. Нет закона, запрещающего ветру проноситься через города, как нет закона, запрещающего человеку желать другого человека. Лучше не стоять у ветра на пути и не пытаться победить страсть. Но это была только её страсть. Это она зажигала огонь – и свой, и мой.
Наташа не почувствовала ни ревности, ни злости, ни обиды. Ей стало стыдно. Стыдно и за себя, и за него. За то, что они такие недоверчивые. За то, что готовы обменять свой главный выигрыш на что-то простое и понятное, и не своё к тому же.
Они очень старательно делали любовь: во сне и наяву. И вот наконец сделали. Она лежала между ними, как драгоценный камень. И сквозь этот камень они смотрели друг на друга.
Стрелка на кухонных часах с шуршанием переместилась на одно деление.