— Шалтай-Болтай сидел на стене.

Хорошо, что свидетелей нет. Потому что мой музыкальный слух… ага, оставляет желать. Чтобы я заткнулся.

— Шалтай-Болтай свалился во сне.

Будет ли результат? Не знаю. Другого выбора у меня все равно нет, хотя возвращаться…

— И вся королевская конница, вся королевская рать…

Они могут не услышать. А еще могут не ответить. Если молчали до сих пор, значит, на это есть причина. Которую мне почему-то не хочется узнавать.

— Не может Шалтая, не может Болтая…

В каком-то смысле, такой игнор был подарком судьбы. Я ведь наделал слишком много глупостей. Наверное, столько, что меня следовало бы повесить. На рее. В назидание остальным. А вместо этого мне милостиво позволили удалиться восвояси, без обязательств и долгов.

— Шалтая-Болтая, Болтая-Шалтая, Шалтая… Болтая… Болтая… Шалтая…

То, что вот так, отводя глаза, скорее всего, отпускали меня на верную смерть — ерунда. Мне предоставили выбор, где и от чего умирать: самое щедрое, что только может быть. И вместо того, чтобы кланяться и благодарить, благодарить и кланяться, я снова стучусь в чужие ворота? Представляю, как на меня посмотрят оттуда.

— Шалтая-Болтая собрать.

Впрочем, есть еще надежда. Есть шанс, что не заметят. Сделают вид. Правда, тогда ситуация осложнится, потому что мне все равно нужно либо срочно убираться с Сотбиса, либо… А что, тоже вариант. Выйти и отдаться на растерзание толпе. Правда, толпа — формация непредсказуемая, она ведь может поступить ровно наоборот, и вместо распятия потащить меня на штыках прямо к…

— Слышу вас, сэр.

Ее голос звучал так, словно адъютант находилась не невесть где, а ровно в шаге от меня. И в каком-то смысле это было правдой: струны прямо передо мной ослабили свое натяжение, задрожали, причудливо изгибаясь, и образовали узор, по которому опознать собеседника можно было без малейших проблем. Только изображение получилось хоть и объемным, но схематичным. Контурным.

А еще ее голос прозвучал ровно с той интонацией, после которой оставалось только обреченно выдохнуть и ответить:

— Привет. Как дела… дома?

Мы сидим спиной друг к другу. На контейнере, то ли забытом, то ли брошенном впопыхах местными докерами, когда пришел приказ всем убраться с причала куда подальше.

Исключительный статус — удобная штука. Вот сейчас, к примеру, в моем распоряжении весь пирс, тянущийся в черноту космоса насколько хватает глаз. Не то чтобы здесь совсем пусто, зато нет ни одной лишней живой души. Строго говоря, и Васи тут тоже быть не должно. Но это же Вася, с его увертками и уловками: сослался на какой-то там пункт псевдо-ронинского контракта, и даже мэр ничего не смог возразить.

Я бы, конечно, дождался «прибытия поезда» и в одиночку. Без проблем. Хотя так, безусловно, приятнее. А еще можно будет попрощаться. По-человечески. Вот всем остальным придется слать телеграммы и писать покаянные письма, когда…

— Боишься возвращаться?

Да как бы…

— Нет.

Чего мне бояться там, где вокруг меня все бегают на цыпочках? Ну ладно, ладно, скажем корректнее: относятся с глубоким пиететом. Лёлик, Болек и Жорик шага не ступят, пока не получат ценные указания с моей стороны. Адъютант? С ней сложнее. Она, в отличие от прочих моих подчиненных, действует по личной, всецело оригинальной схеме. Может, потому что формально лишь наполовину привязана ко мне должностными инструкциями? Главный-то начальник надо всей этой шарагой — блондин.

— А зачем тогда жаловался на голову, и вообще?

— Я не жаловался. Я и вправду…

Сейчас, на обезлюдевшем причале, все ощущается почти нормальным. По крайней мере, не возникает позывов ласточкой нырнуть в толпу. И со зрением полный порядок. Может, это было просто переутомлением, результатом стресса или чем-то вроде. Почудилось, одним словом. Померещилось. Ведь не могут же живые существа одновременно быть непроглядно-материальными и распадаться на тысячи послойных чертежей? Или все-таки…

Соблазн обернуться и взглянуть на Васю под этим углом велик. Очень. Но с ним и так ничего не просто, с самого начала. Подробностью больше, подробностью меньше — общая картинка как была загадочной, так и останется. На всю оставшуюся нашу совместную жизнь, которой суждено продолжаться… Когда там адъютант обещала прибыть? Вечерней лошадью?

— Ты должен был спятить давным-давно. А если до сих пор что-то соображаешь, то значит, все путем.

Умеет он успокаивать. Да, конечно, крыша должна была уехать. Еще там, дома. Когда из-под моих ног ушел карниз Фаниного особняка. Но в тот момент удивиться я не успевал, а потом, когда распоследний инопланетянин заговорил со мной словами, знакомыми с детства…

Наверное, в этом вся суть. Невозможно испугаться того, что является неотъемлемой частью тебя, пусть даже всего лишь лингвистической. Особенно зная: не важно, как звучит то или иное слово на родном языке твоего собеседника, ты услышишь смысл. Весь какой есть. Правда, нужно будет еще чуток покопаться в собственном опыте, чтобы правильно оценить нюансы, но это уже дело техники. Усердие, навык, привычка.

— Опять играешь в молчанку?

А разве что-то нужно говорить? Что-то типа «спасибо»? Лишнее это. Сейчас и здесь — точно лишнее.