В отличие от молодой вдовы, блондинки с идеальным макияжем, всячески старающейся скрыть перенесенный стресс, насчет девчонок приходилось гадать, кто из них в последний раз расчесывал густые, непокорные каштановые волосы или принимал душ. Конечно, у подростков и не такое бывает, но выражение лиц девочек внушало тревогу: этот пустой, далекий взгляд я десятки раз видел у жертв человеческих и нечеловеческих преступлений.

Чтобы разговорить этих измученных, травмированных детей, Эд решил побеседовать с каждой из девочек отдельно в столовой, а я отправился обходить дом, провожая при оказии кого-то из членов семьи в подвал и обратно и составляя компанию на кухне, пока Маккензи ждали своей очереди. Моника согласилась пообщаться первой. Она сказала, что неприятности начались перед первым Рождеством без отца (пик демонической активности — ярость злых духов многократно распаляется святостью праздника). Первое нападение нечистого отнюдь не было утонченным и вкрадчивым: кто-то как кувалдой бил по ее ночному столику, будто что-то сообщая азбукой Морзе: три сильных удара, затем несколько ритмичных дробных стуков.

– Я думала, кто-то вломился в дом и хочет убить меня, — рассказывала девочка глухо, без эмоций. — Меня прошиб пот, я зажмурилась и боялась открыть глаза.

«Нетипично для проникновения, — подумал я. — Ничего неявного, тонкого, исподволь. Похоже, этот демон настолько силен, что решил пропустить проникновение и перейти непосредственно к подавлению».

Смущенно ерзая на диване, ужасно стыдясь того, о чем придется откровенничать, Моника говорила, как услышала и почувствовала, что кто-то тяжело дышит ей на ухо, пока она лежала в постели.

– Хриплым, старым-престарым, тысячелетним каким-то голосом оно сказало: «Я хочу заняться с тобой любовью!» Я так испугалась, что кинулась в мамину комнату за помощью.

С искаженным стыдом лицом Клаудия призналась, что не поверила ни одному слову Моники.

– Я не сомневалась, что ей приснился кошмар, успокоила и отослала спать.

– Но ты же знала, что это не сон, — мягко напомнил Эд девочке.

– Никто не убедит меня, что это был сон, — отозвалась Моника, впервые твердо взглянув Эду в глаза. — Ни мама, ни вы, никто на свете!

Ее большие глаза вызывающе сверкали, словно девочка так и ждала, чтобы кто-нибудь посмел не согласиться. Я ни на секунду не усомнился в ее правдивости.

С первыми теплыми днями наступило кратковременное затишье, и Клаудия совершенно забыла дочкин «кошмар», пока следующей зимой сама не испытала нечто страшное.

– Я спала одна — мой друг был на работе, когда кто-то или что-то вошло в спальню. На щеке я ощутила дыхание, а затем почувствовала, будто куда-то проваливаюсь. Падение длилось бесконечно, и я только думала: «Помоги мне, Боже». Я не могла пошевелиться от страха, но знала: тот, кто был в комнате, есть зло. Я боролась с ощущением скверны, как только могла.

Я понимал, что это не сонный паралич — редкое заболевание, которое обычно начинается в детстве; страдающие сонным параличом впадают в непродолжительную каталепсию как во сне, так и во время бодрствования. Среди Маккензи не было больных, да и жуткие явления происходили средь бела дня, когда никто не спал.

На секунду зажмурившись, будто сверяясь с образами, запечатленными на внутренней поверхности век, Клаудия продолжала:

– Мне показалось, что я встала с кровати и увидела у стен своих дочерей. Видение рябило, будто они парили в воздухе. Я пробовала заговорить с Каролин и Мэрибет, но изо рта не вылетело ни звука. Мебель волнообразно колыхалась и казалась полупрозрачной. Я добралась до телефона на кухне и набрала маму, но трубку поднял мой покойный муж! «Привет», — сказал он. Я закричала: «Быстрее домой, помоги мне!» Едва я это выговорила, как снова оказалась в кровати. — Клаудия пристально смотрела на Эда и пыталась угадать его реакцию. — Как вы считаете, я вылетела из тела?

Эд не стал спорить, но счел необходимым сделать важное замечание:

– Голос, который вы услышали в трубке, не был голосом вашего покойного мужа. Это демон говорил за него.

В своих злонамеренных кознях нечистый нередко надевает эту жуткую, но странно успокаивающую личину — люди неоднократно рассказывали, как у них звонил телефон и в трубке слышался голос мертвого родственника. Это безжалостная дьявольская тактика, призванная лишить нас покоя.

Когда я вернулся в кухню, случилось нечто странное. Из гостиной в патио вели застекленные двойные двери. Была уже ночь, и в четком отражении комнаты я вдруг заметил быстрое движение: как бы мимо дверей скользнула бесформенная черная масса и исчезла в стене. Верный полицейской выучке, я немедленно выбежал в патио в поисках злоумышленника, но там никого не оказалось — человека по крайней мере.

Я столкнулся с этим не первый раз. Меня часто спрашивают, видел ли я привидения или чертей, пока рос. Отвечаю: паранормальные явления я начал видеть уже после того, как стал заниматься Работой. Распознавая дьявола, мы притягиваем его к себе — раньше я этого не понимал. Заниматься расследованиями — значит перейти черту, и назад дороги нет. Высока вероятность того, что тебя будут изводить, преследовать в собственном доме, потому что демоны никогда не прощают и не устают искать мести.

Месть настигает вас неожиданно. Зимой 1992 года с моей женой произошел шокирующий случай. Я был в отъезде, на расследовании, Джен смотрела телевизор, а Кристина спала. Вдруг Джен краем глаза увидела движение: в дверях застыла огромная черная тень восьми футов высотой, у которой не различалось ни рук, ни ног, ни черт лица. От ужаса волосы у Джен встали дыбом: тень была у дверей в детскую! Парализованная страхом, жена смотрела, как тень скользнула по коридору и исчезла. Немного оправившись от испуга, Джен осторожно, на цыпочках пошла в нашу спальню, взяла бутылку святой воды, которая у нас всегда есть в доме, и окропила все углы.

Когда я вернулся, супруга уже справилась со страхом и кипела яростью.

– Уезжаешь на свои расследования, а когда тебя нет, тут всякая жуть творится! — кричала она. — Я до смерти испугалась, одна, с ребенком! Мне что, остаток жизни бояться каждой тени и всякой дряни, о которой я и говорить не хочу?

Ее слова были как удар под ложечку. Я занимался Работой добровольно, но при чем здесь моя семья? Почему они должны подвергаться адской травле? Словно преступник, которого я арестовал, вдруг явился ко мне на порог и угрожает моей семье!