Избранное
вернуться

Эренбург Илья Григорьевич
Шрифт:

Март или апрель 1912

9. «Когда встают туманы злые…»

Когда встают туманы злые И ветер гасит мой камин, В бреду мне чудится, Россия, Безлюдие твоих равнин. В моей мансарде полутемной, Под шум парижской мостовой, Ты кажешься мне столь огромной, Столь беспримерно неживой,  Таишь такое безразличье, Такое нехотенье жить, Что я страшусь твое величье Своею жалобой смутить.

Март или апрель 1912

10. «Я помню серый, молчаливый…»

Я помню серый, молчаливый, Согбенный, как старушка, дом, И двор, поросший весь крапивой, И низкие кусты кругом. Прохладные пустые сени, Крыльцо и бабу на ступени, В саду мальчишек голоса И спящего на солнце пса. В уютной низенькой столовой Пыхтящий круглый самовар, Над чаем прихотливый пар И на столе пирог фруктовый, Старушку в кружевном чепце С улыбкой важной на лице.

Март или апрель 1912

11. «Когда в Париже осень злая…»

Когда в Париже осень злая Меня по улицам несет И злобный дождь, не умолкая, Лицо ослепшее сечет, — Как я грущу по русским зимам, Каким навек недостижимым Мне кажется и первый снег, И санок окрыленный бег, И над уснувшими домами Чуть видный голубой дымок, И в окнах робкий огонек, Зажженный милыми руками, Калитки скрип, собачий лай И у огня горячий чай.

Март или апрель 1912

12. «Я знаю: ты глядишь часами…»

Я знаю: ты глядишь часами На чисто выметенный двор, На окна с пыльными цветами, На облупившийся забор, На крышу, где за корку хлеба Дерутся с криком воробьи, И на клочок пустого неба, Едва сереющий вдали. …………………………… О, сбрось тупое безразличье И, не мечтая об ином, Пойми убогое величье Происходящего кругом.

Март или апрель 1912

13. «Как радостна весна родная…»

Как радостна весна родная: И в небе мутном облака, И эта взбухшая, большая, Оковы рвущая река. И я гляжу, как птичья стая Слетает на верхи берез И как ее пугает, лая, Веселый и продрогший пес.

Март или апрель 1912

14. «Когда ты с грустью терпеливой…»

Когда ты с грустью терпеливой Положишь у креста венок, И небо полночью слезливой Размоет глину и песок, И колокол, тупой и медный, Мне годовщину пропоет, И всё, что было мной, бесследно Исчезнет, сгинет и пройдет, — Тогда туман, густой и синий, Пойдет от тающей земли, И кашки расцветут в долине, И пропоет рожок вдали. Кадите вы, поля, кадите Свои волшебные хвалы, Нагую землю взбороздите Вы, терпеливые волы! И вся земля живи и смейся, Лучи серебряные пей, И где-то в глубине развейся Остаток горечи моей!

Март или апрель 1912

15. «Если ты к земле приложишь ухо…»

Если ты к земле приложишь ухо, То услышишь: крыльями звеня, В тонкой паутине бьется муха, А в корнях изъеденного пня Прорастают новые побеги, Прячась в хвое и в сухих листах. На дороге вязнут и скрипят телеги, Утопая в рыхлых колеях. Ты услышишь: пробегает белка, Листьями пугливыми шурша, И над речкой пересохшей, мелкой Селезень кряхтит средь камыша. И поет бадья у нашего колодца, И девчонки с ягодой прошли. Ты услышишь, как дрожит и бьется Сердце неумолчное земли.

Март или апрель 1912

16. ГОД

Что лучше зимнего рассвета, И дыма синего у труб, И еле слышного привета, Слетающего с милых губ? Часам к пяти, пока не поздно, Приятно выйти погулять, Кричать средь тишины морозной И снег, притаптывая, мять. А вечером с тобою снова У вспыхивающих углей Мы дремлем в маленькой столовой, И ты становишься нежней. И к чаю сливное варенье, И ложек серебристый стук, Сверчка задумчивое пенье, Метели голоса, и вдруг Усталое прикосновенье Твоих неуловимых рук. Что радостней весною дыма Недавно вспаханных полей И тонкой, еле уловимой, Прозрачной зелени ветвей? Забывши о недавнем снеге, Уж анемоны расцвели, И рвут корявые побеги Пласты тяжелые земли. Средь стада бубенец смеется, Вдали гудят колокола, И взносится и раздается Неповторимая хвала. И юноша, покинув келью, В леса пушистые идет И тихо плачущей свирелью Подругу робкую зовет. И пахнут солнцем, пахнут прелью Бугры изрытые болот. Что слаще и острее лета: Его сомнений и тревог, До боли жалящего света И пыльных солнечных дорог? Соседней рощицы опушка Уж начинает опадать, И голосистая кукушка Перестает в ней куковать. И в полдень уж длиннее тени, И в поле уж желтее рожь, И ты наивной и весенней Передо мною не пройдешь. Гроза. Под крышей на соломе, Раскинув руки, я лежу И в наплывающей истоме На небо тусклое гляжу, И в этом блеске, в этом громе Свою тревогу нахожу. Сильней всего люблю я осень, Покойно и легко я пью Ее задумчивую просинь И ветра ровную струю. Последняя полоска сжата, И овдовели тополя, И пахнут горечью и мятой Необозримые поля. Затихла песня трудовая, Готово новое вино, И падает струя хмельная С веселым говором на дно. И всё ушло, и всё далёко — И нежно-серебристый май, И леса шум, и гул потока, И крикнуть хочется «прощай!» Какой-то птице одинокой, Отставшей от пролетных стай.