Избранное
вернуться

Эренбург Илья Григорьевич
Шрифт:

Пабло Неруда

395. ОБЪЯСНЕНИЕ

Вы спросите: где же сирень, где метафизика, усыпанная маками, где дождь, что выстукивал слова, полные пауз и птиц? Я вам расскажу, что со мной случилось. Я жил в Мадриде, в квартале, где много колоколен, много башенных часов и деревьев. Оттуда я видел сухое лицо Кастилии: океан из кожи. Мой дом называли «домом цветов»: повсюду цвела герань. Это был веселый дом с собаками и с детьми. Помнишь, Рауль? Помнишь, Рафаэль? Федерико [8] — под землей, — помнишь балкон? Июнь метал цветы в твой рот. Все окрест было громким: горы взволнованных хлебов, базар Аргуэльес и памятник, как чернильница, среди рыбин. Оливковое масло текло в жбаны. Сердцебиение ног заполняло улицы. Метры, литры. Острый настой жизни. Груды судаков. Крыши и усталая стрелка на холодном солнце. Слоновая кость картошки, а помидоры до самого моря. В одно утро всё загорелось. Из-под земли вышел огонь, он пожирал живых. С тех пор — огонь, с тех пор — порох, с тех пор — кровь. Разбойники с марокканцами и бомбовозами, разбойники с перстнями и с герцогинями, разбойники с монахами, благословлявшими убийц, пришли, и по улицам кровь детей текла просто, как кровь детей. Шакалы, от которых отступятся шакалы, гадюки — их возненавидят гадюки, камни — их выплюнет репейник. Я видел, как в ответ поднялась кровь Испании, чтобы потопить вас в одной волне гордости и ножей.

8

Поэты: Рауль Гонсалес Туньон, Рафаэль Альберти, Федерико Гарсиа Лорка.

396. ПРЕДАТЕЛИ ГЕНЕРАЛЫ

Предатели генералы, посмотрите на мой мертвый дом, на разломанную Испанию. Но из каждого мертвого дома вместо цветов вылетает сталь. Но из каждого пустыря Испании встает Испания. Но из каждого убитого ребенка прорастает ружье с глазами. Но из каждого преступления рождаются пули, они заменят вам сердце. Вы спрашиваете, почему я не говорю о мечтах, о листьях, о больших вулканах моей земли? Смотрите: на улице кровь. Смотрите: кровь на улице!

397. ПРИБЫТИЕ В МАДРИД ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНОЙ БРИГАДЫ

Утром, в холодный месяц, в месяц ненастья, замаранный грязью и дымом, в грустный месяц осады, когда, щерясь, выли шакалы Марокко, когда мы ни на что больше не надеялись, когда мир казался добычей чудовищ, ломая легкий лед холодного утра, в раннем тумане Мадрида я увидел вот этими глазами, этим сердцем, что видит, — шли вы: нежная и зрелая, светлая, крепкая бригада камня. Это было время тоски, и разлука жгла женщин, как уголь. Испанская смерть что острее и терпче смерти, бродила по полю, дотоле гордому хлебом. На улице кровь раздавленных людей смешивалась с водой, которая вытекала из сердца разрушенного дома. Невыносимое молчание матерей, глаза детей, закрытые навеки, — всё было грустью, ущербом, утратой, убитым садом, вытоптанной верой. Товарищи, тогда я вас увидел, и мои глаза еще полны гордостью: я увидел в туманное утро: стойкие и спокойные, с винтовками, с голубыми глазами, вы подымались на фронт Кастилии, пришедшие издалека, из ваших потерянных родин, из ваших снов, чтобы отстоять испанский город, где раненая свобода не знала, протянет ли день. Братья, пусть ребенок и муж, женщины, старцы узнают вашу высокую повесть, пусть она дойдет до сердец без надежды, пусть пронесется по шахтам, полным удушья, пусть спустится вниз по бесчеловечной лестнице рабства. Пусть все звезды, все колосья Кастилии и мира запишут ваши имена, вашу суровую борьбу, вашу победу, тяжелую и земную, как ветви дуба, ибо вашей жертвой вы возродили доверье к земле, вашей щедростью и вашей смертью. Вы река среди кровавых скал, стальные голуби, надежда.

Николас Гильен

398. «Полковники из терракоты…»

Полковники из терракоты, политиков томный лай, булочки с маслом и кофе. Гитара моя, играй! Чиновники все на месте, берут охотно на чай двести долларов в месяц. Гитара моя, играй! Янки дают нам кредиты, они купили наш край, — родина всего превыше. Гитара моя, играй! Болтают вовсю депутаты, сулят горемыке рай, а за всем этим сахар и сахар… Гитара моя, играй!

399. «Чтоб заработать на хлеб…»

Чтоб заработать на хлеб, трудись до седьмого пота, чтоб заработать на хлеб, трудись до седьмого пота, хочешь того или нет — работай, работай, работай. Сахар из тростника, чтоб кофе послаще было, сахар из тростника, чтоб кофе послаще было. Горче желчи тоска жизнь мою подсластила. Ни дома нет, ни жены — куда идти, я не знаю, ни дома нет, ни жены — куда идти, я не знаю. Никто мне не скажет «вы», собак на меня спускают. Говорят: «У тебя есть нож, мужчина ты, не чечетка». Говорят: «У тебя есть нож, мужчина ты, не чечетка». Я был мужчиной — и что ж? Сижу теперь за решеткой. За решеткой теперь умирай. Что тут дни или годы? Это и есть мой рай, это и есть мой рай — свобода, свобода, свобода.

400. «Они убивают, когда я работаю…»

Они убивают, когда я работаю, и, когда я не работаю, они убивают; работаю я или не работаю — всё равно они убивают. Вчера я видел человека — он глядел, как солнце всходило, он глядел на солнце уныло, своими заботами полный, он глядел, как солнце всходило, но он не видел солнца. Вчера я видел, играли дети — один убивал другого; вчера я видел, играли дети — один убивал другого. Когда они вырастут, кто им скажет, что взрослые — это не дети? Когда они вырастут, кто им скажет, что солнце для каждого светит! Они убивают, когда я не работаю, и, когда работаю, они убивают; работаю я или не работаю — всё равно они убивают.

401. ЭЛЕГИЯ

Дорогой моря, добыче рад, дорогой моря пришел пират; он улыбался чужой тоске, держал он палку в сухой руке. Забыть не может моя тоска о том, что помнят и облака. Он ствол надрезал, он смял луга, он вез железо и жемчуга. Дорогой моря и черных слез на запад горя он негров вез. О том, что помнят и облака, забыть не может моя тоска. Увез он негров, чтоб негры шли, чтоб рыли недра чужой земли, и хлыст, чтоб щедро рабов хлестать, и смерть, чтоб негру уснув, не встать. Дорогой моря идем одни; здесь я и горе моей родни. Ты не забудешь, моя тоска, о том, что помнят и облака.

402. КОГДА Я ПРИШЕЛ НА ЭТУ ЗЕМЛЮ

Когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал. Я пошел по дороге со всеми и этим себя утешал, потому что, когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал. Я гляжу, как люди приходят, как люди уходят в славе и в обиде. Я иду по дороге. Нужно глядеть, чтоб видеть, нужно идти по дороге. Некоторые плачут от обид, а я смеюсь смело: это мой щит, мои стрелы, — я смеюсь смело. Я иду вперед, нет у меня посоха. Кто идет — поет. Я иду вперед, я пою досыта, я иду вперед, нет у меня посоха. Гордые меня не любят: я простой, а они — знать, но они умрут, эти гордые люди, и я приду их отпевать, они меня потому и не любят, что я приду их отпевать. Я гляжу, как люди приходят, как люди уходят в славе или в обиде. Я иду по дороге, нужно жить, чтоб видеть, нужно идти по дороге. Когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал. Я пошел по дороге со всеми и этим себя утешал, потому что, когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал.