Шрифт:
Сейчас Мокрицкий стоял у столика с закусками и, обводя довольно мутным взглядом зал, цепко держал Степана Николаевича за рукав.
— Ты знаешь, Степан Николаевич, я вот смотрю… — он громко икнул и покачнулся, — слышь, я вот смотрю и думаю — здесь же, наверное, никто по-русски и не говорит… А?
— Я, пожалуй, домой поеду. Да и вам бы, Сергей Леонидович, это не лишним было бы.
— Да, конечно, конечно, — с готовностью закивал Мокрицкий и на удивление ловко, не пролив ни капли, наполнил рюмки цитроновым «Абсолютом». — Вот только, Степан Николаевич, еще по одной… По-нашему — на дорожку, как говорится… Держи!
Степан Николаевич машинально взял рюмку, но выпить ее так и не успел — взгляд незнакомых зеленых лисьих глаз заставил его забыть и о водке, и о Мокрицком, и о приеме, и вообще обо всем на свете.
Напротив него стояла и с интересом его рассматривала девушка, красота которой сразу и бесповоротно поразила Степана Николаевича до самой глубины души.
Она улыбнулась ему, легкой походкой преодолела десяток шагов, которые их разделяли, затем спокойно и естественно протянула руку для приветствия:
— Здравствуйте! Вы — Степан Николаевич?
От звука ее голоса в душе Кравцова что-то натянулось, загудело жалобно и вдруг оглушительно, до звона в ушах, лопнуло, заставив его мгновенно покрыться холодной испариной…
Эта встреча и последовавшие за ней события не могли бы привидеться Лолите и в самом кошмарном сне, хотя кошмары были неотступными спутниками ее ночей на протяжении вот уже нескольких лет…
Накануне отец, вернувшись вечером из министерства и заметив у нее свет, постучал в дверь и вошел, загадочно улыбаясь.
— Дочка, мне придется на несколько дней слетать в Брюссель, там пройдут важные переговоры, а четвертого у американцев праздник, и господин Саммерфильд прислал, как обычно, мне приглашение на прием в посольство, — старый Паркс достал из внутреннего кармана конверт с тисненым гербом США и помахал им над головой. — Тебе, Лита, эта бумажка случайно не пригодится?
Его глаза смеялись — он знал, что дочь с удовольствием отправится на вечеринку и в награду поцелует сейчас папу.
И действительно, Лита тут же вскочила, коснувшись дистанционки «Панасоника», выключила музыку и захлопала в ладоши, закружившись вокруг отца.
— Папа, ты — чудо, — она чмокнула его в щеку. — Ты это очень здорово попался с Брюсселем. Конечно, я пойду вместо тебя… Только вот что я надену? — вдруг остановилась она напротив отца, поглядев на него своими хитрющими зелеными глазами. — Папа, у меня осталось только одно платье, в котором я еще не показывалась на люди, но под него нужны туфли…
— И ты их уже, небось, присмотрела? — пытаясь скрыть улыбку, пробормотал отец.
— Ну, папочка, всего сто двадцать долларов!
— Знаешь ведь, что не откажу! — Паркс раскрыл бумажник, порылся в нем и извлек две сотенные купюры. — Смотри, дочка, разоришь отца, — смеялся старик, протягивая новые, еще хрустящие бумажки…
Лолита Паркс и вправду любила ходить на приемы, презентации и прочие мероприятия, которые проводились периодически то какими-нибудь посольствами, то по линии МИДа. Помимо возможности провести замечательный вечер в обществе приятных и обходительных людей, каждая такая вечеринка давала Лолите шанс повстречаться с кем-нибудь из старых друзей, с именами которых неразрывно связаны самые приятные воспоминания ее детства.
Так, несколько месяцев назад, во время визита французской делегации, она вдруг столкнулась нос к носу с Кристиной, дочерью крупного чиновника МИДа Франции, с которой они так подружились в Париже, когда им обеим было по тринадцать лет. Они узнали друг друга с первого же взгляда, и маленькая темноволосая француженка с короткой стрижкой кинулась в объятия подруги. А немного успокоившись, девчонки взяли по бокалу шампанского и целый вечер провели в уединении, вспоминая те солнечные счастливые дни, когда дочь советского посла Отто Паркса целых три года постигала прелести парижской жизни.
Да, в детстве ей очень много довелось попутешествовать — отец работал и в Африке, в Анголе и Египте, и в Японии, и в США, не считая того, что им пришлось исколесить чуть ли не всю Европу. Лолита провела в Москве не более трех лет — в те периоды, когда отец жил здесь, ожидая нового назначения.
В принципе, даже сейчас Лолита не была уверена, что отец остановился в Москве надолго. Всего лишь год, как вернулись они из Швеции, и весь этот год Отто Паркс исполнял функции посла по особым поручениям. А любому понятно, что после такой работы следует ожидать или очередного назначения Чрезвычайным и Полномочным в какую-нибудь очень влиятельную страну, или приглашения на должность замминистра.
Правда, старый Паркс все чаще вспоминает Латвию и свою родную Ригу. Однажды он даже признался жене и дочери, что подготовил все необходимые документы и переговорил с нужными людьми, чтобы проблем с получением гражданства ни у кого из них не возникло.
В отличие от отца, Лолита не чувствовала особой любви ни к Москве, ни к Риге. Ригу сегодняшнюю она знала очень слабо, а Москва пугала и раздражала ее своей бестолковостью и беспорядочностью. Лолита никак не могла привыкнуть к какому-то явственному надрыву, с которым все делалось в Москве: зарабатывали ли люди деньги или транжирили их, совершали преступления или стояли на страже Конституции. Да Бог ты мой, даже водить машину по Москве казалось для нее сущим наказанием после того же Стокгольма!