Иван ощутил дыхание многотысячной толпы. Чей-то елейный голос торопливо зашептал ему прямо в ухо:

— Мы вас понимаем… понимаем… но и вы нас поймите. Все билеты проданы… Аншлаг!

— Ну и, пожалуйста! А я-то здесь при чем?

— Вы прошли ворота…

— Какие ворота? Ничего я не проходил. А если и прошел, то могу пройти и обратно.

— Никак нельзя-с, — радостно сообщил голосок, — не выпустят…

— Что за черт? Это почему?

— Так устроены…

— Ладно, — махнул рукой Иван. — Что надо делать?

— Вот и хорошо… вот и славно, — обрадовался голос. — Присаживайтесь и ни о чем не беспокойтесь…

Иван присел на выкатившийся из темноты стул.

— Вот и прекрасно… Как мы вас ждали, а вас все нет и нет, и надо же, радость какая… — частил голосок. — Чего, может, изволите? Есть водочка, самогончик, огурчики, пирожочки с мясцем…

— А коньяку у вас нет?

— Коньяку нет-с. Вотчего нет, так нет… Водочка, самогончик есть, если изволите, а коньячку нет. Не держим-с, — все так же радостно поведал голос.

— Ну, что с вами делать? — пожурил Иван. — Дайте хоть чаю, а коньяк у меня у самого найдется.

— Один моментик, — выдохнул голос и исчез.

Иван полез в карман и действительно обнаружил там стограммовую бутылочку коньяку.

— Чаек пожалуйте и пирожочки, — раздалось над ухом.

На столе перед Иваном как по волшебству возникли чашка и блюдце со слоеными пирожками. Он взял один.

— С чем?

— Человечинка, — заверил голос. — Самая свежая-с.

Ивану было любопытно, хотя и страшновато. Он откусил кусочек, пожевал немного и выплюнул. Мясо было холодным и безвкусным. Он положил надкушенный пирожок на тарелку и отодвинул ее подальше.

В темноте кто-то заскулил. Повернув голову, Иван увидел несколько оскаленных волчих морд.

— Вам чего? — испугался он. — Пирожочков?

Морды придвинулись.

— Нате, — он схватил пирожок и швырнул его в темноту.

Через мгновение послышалась короткая грызня и вновь все стихло.

— Сейчас начинаем, — сообщил голос.

Тут лишь Иван взглянул через стол и увидел напротив себя такую же чашку, золотую массивную пепельницу с дымящейся сигарой, белые холеные руки в кружевных манжетах, узловатые, тонкие пальцы непомерной величины. Одна из рук вытянулась над столом и перед Иваном стопкой легла карточная колода.

— Снимите…

Иван снял колоду, и она скользнула обратно на другой край стола.

«Ловок, шельма, — восхитился он. — Неужели сам Дьявол?»

— Он самый… он самый и есть, — подтвердил голос. — Большой мастер!

— Во что играем? — шепотом спросил Иван.

— Сию минуту узнаю, — с готовностью откликнулся голос и пропал.

«Надо же, какой услужливый, — подивился Иван. — А денег-то у меня все равно нет».

Тем временем через стол, порхая словно бабочка, перелетела карта.

— Это вам, берите, — услышал он над ухом.

— Так во что играем?

— Ах! — спохватился голос. — Забыл спросить. Я сейчас…

«Услужлив, да уж видно, что бестолков», — усмехнулся Иван.

Он перевернул карту и увидел…

В огромном кабинете горел электрический свет. Окна были плотно зашторены. От дубовых дверей вдоль стены, мимо длинного стола и высоких стульев, багровой лентой тянулась ковровая дорожка.

Человек с трубкой в руке приблизился к дверям, вынул из брючного кармана ключ, вставил его в замочную скважину и повернул на два оборота. Оставив ключ в замке, он прошел вдоль стола, опустился в кресло и раскурил трубку. Веселый огонек заиграл возле глаз… И вдруг тело его напряглось, спина выпрямилась и окостенела, пальцы рук впились в подлокотники, и весь он словно одеревенел. Дыхание стало глубже, на желтых морщинистых щеках заиграл алый румянец, глаза широко раскрылись и потемнели, трубка выпала изо рта…

Но не кабинет увидел Иван, стол и портьеры бесследно исчезли; на широкой торговой площади рядами стояли виселицы, жарко пылал огромный костер, люди в ужасе бежали, бросая товар и оставляя лавки открытыми. Затрубил охотничий рог и на площадь вышел грозный всадник в сопровождении свиты. Следом за ним вели толпу узников. Всадник окинул взглядом опустевшую площадь и крикнул двум смельчакам, стоящим на ближней кровле:

— Не бойтесь, собаки! Зовите остальных! Кого сам поймаю, худо будет!

Опричники бросились сгонять людей, постепенно площадь заполнилась.

— Народ! Увидишь муки и гибель; но караю изменников! Ответствуй: прав ли суд мой? — крикнул всадник. Ответом была тишина. — Так прав иль нет? — Нестройный гул полился со всех сторон. — То-то же, — ухмыльнулся всадник и поднял руку.

Ивана поразил нечеловеческий блеск в глазах палачей, какая-то дикая свирепость была написана на их лицах, словно они были одержимы неизмеримой жаждой крови и стремлением видеть чужие мучения. Ему запомнился один из казненных, тем, что, будучи подвешен за ноги и рассечен на части, не выразил на лице своем ни тени страдания, словно душа его была нечувствительна к телесным мукам. Он умер тихо и с кротостью, несмотря на изощренность палачей.