— Совершенно не вижу, чем это может нам помочь, — пожал плечами Рошфор.

— А вот я, представьте себе, вижу! — воскликнул д'Артаньян, вставая из-за стола. — Граф, я вынужден идти…

— Куда?

— В особняк Роганов, — сказал д'Артаньян решительно. — К герцогине де Шеврез. Я знаю, что она в Париже…

— Вы с ума сошли?

— Ничуть, граф, — сказал гасконец.

— Сумасшедший, чего вы рассчитываете добиться? — Еще не знаю, честное слово, — честно признался д'Артаньян. — Быть может, со мной вообще не захотят разговаривать и выпрут взашей. Быть может, все кончится исключительно оскорблениями в лицо, высказанными ее прелестным ротиком, обученным всяким проказам… Но если мне повезет, мы, не исключено, продвинемся хоть на шажок вперед. Не убьют же меня там, в самом-то деле? Это чересчур даже для герцогини — средь бела дня убивать во дворце Роганов гвардейца кардинала…

— Пожалуй.

— Вот видите. Самое худшее, что может со мной случиться, — придется выслушать не одно оскорбление. Но если это поможет узнать хоть что-то об Анне, я готов подвергнуться любым поношениям…

— Возможно, вы и правы, — сказал Рошфор, задумчиво склонив голову на руку. — Но… Я пошлю с вами парочку гвардейцев. Они будут вас ожидать у входа, на всякий случай. Совершенно не лишняя предосторожность, когда имеешь дело с кем-то вроде герцогини де Шеврез. И не вздумайте отказываться.

— Да боже мой, и не подумаю, — серьезно сказал д'Артаньян. — С месяц назад я стал бы хорохориться и бахвалиться, кричать, что в одиночку выступлю против всех, сколько их там ни есть в особняке. Но вот теперь… Я кое-чему научился за это время — вашими молитвами, дорогой Рошфор…

К его легкому удивлению, проникнуть в особняк Роганов оказалось до смешного просто: собственно говоря, он и не проникал туда вовсе — раззолоченный лакей, с величием павлина уйдя докладывать о нем, вернулся очень скоро и сообщил, что «хозяйка просят господина д'Артаньяна войти» — со всей возможной почтительностью, достойной принца крови, ни тени презрительного взгляда, ни нотки пренебрежения в голосе, не говоря уж о том, чтобы заявить грубо, что именно шевалье д'Артаньяна здесь категорически не желают видеть и предлагают незамедлительно удалиться в самом похабном направлении. «Интересно, — подумал гасконец, шагая вслед за лакеем по анфиладе великолепных покоев. — Первое препятствие, по крайней мере, взято успешно… Быть может, вместо того, чтобы отгонять от порога, она решила принять дома, где, как известно, и стены помогают, и уж в привычной обстановке отвести душу, чтобы уязвить побольнее?»

Однако на лице герцогини он не увидел ни особого злорадства, ни готовности к бою — скорее уж она смотрела выжидательно своими прекрасными карими глазами: она была очаровательна, даже теперь, когда оказалась лютым врагом…

— Ну что же? — спросила герцогиня де Шеврез со своей обычной насмешливостью. — Вы еще долго намерены меня разглядывать, как неотесанный провинциал?

— Герцогиня, я впервые вижу вас в роли герцогини, — сказал д'Артаньян чистую правду. — В вашем настоящем обличье. Без всяких белошвеек и обитательниц уединенных домиков на окраине Парижа…

— И каковы же впечатления? — прищурилась она.

— Вы великолепны, — сказал он. — И прекрасно это знаете.

— Хорошее начало. Можно выразиться, многообещающее, — она выпрямилась, изящно причесанная, в достойном герцогини платье, сиявшая блеском самоцветов. — Мне обязательно раздеваться или достаточно будет, если я прилягу на это канапе, а вы задерете подол и расшнуруете корсаж?

В ее вопросе не было ни тени насмешки — одна деловитость.

— Вы неисправимы, герцогиня…

— А разве вам этого не хочется, Шарль? — проворковала она невероятно пленительным голосом, словно те мифологические птицы, что совращали мифологического же древнего грека по имени, кажется, Отис Сей, о котором д'Артаньян краем уха слышал. — Бога ради, только не вздумайте возражать. Вы уже самозабвенно насилуете меня глазами… Разве неправда?

— Правда, — сказал он угрюмо. — Ну что поделать, если при виде вас всякий нормальный мужчина испытывает… Даже если он любит другую и удручен… Но в чем тут ваша заслуга? Это все природа…

— А какая разница? Ну что, мне прилечь?

— Нет, — сказал он хрипло.

— Вот как? — Она подняла брови, похожие на ласточкины крылья. — А мне-то показалось, что вы пришли каяться, просить прощения и сказать, что вы хотите возобновить прежние отношения…

— Вы только оттого меня впустили, что так думаете?

— Ну почему же, — сказала герцогиня безмятежно. — Мне просто стало интересно. Было время, когда я сгоряча готова была вас убить, но у меня отходчивый характер… И я вовремя опомнилась.

— Вот как? — саркастически усмехнулся д'Артаньян. — Меня дважды пыталась отравить Констанция Бонасье — перед самой моей поездкой в Англию и не далее как сегодня утром. Я полагал, вы к этому приложили руку…

— Я?! Нет, вы действительно в это верите? Милый Шарль, яды — совершенно не в моем стиле. Не люблю эти итальянские штучки. Не стану скрывать, я говорила парочке любовников, что с превеликой охотой принесла бы цветы на вашу могилу… но, говорю вам, вовремя опомнилась!

— Я не шучу. Констанция дважды пыталась меня отравить.

— Серьезно?

— Слово дворянина.

— В таком случае даю вам слово, что это не я… Не мой стиль.

«А ведь я ей, пожалуй, верю, — несколько оторопело подумал д'Артаньян. — Я ее уже немного знаю — насколько мужчина может знать женщину, особенно такую, — и что-то подсказывает: она не врет…»

— Бедненький! Вас, значит, пытались отравить? Наша крошка Констанция иногда бывает ужасно сердитой… Чем вы ей насолили? Может, в постельку с ней лечь отказались? Ну, тогда я ее понимаю… Дворянина, отвергшего любовь красавицы, только травить и следует…