Кейт увидела вспышку гнева в глазах Чандры – вовсе не из-за работы по выходным, поскольку та и так вкалывала семь дней в неделю. Нет, Чандру бесила одна мысль о том, что ей придется тратить время на объяснение своей работы. Но победил профессионализм, и она только кивнула. Ведь Кейт запросто могла, если бы захотела, лишить Чандру любимых игрушек и занятий.

В пятницу, пятого сентября, антитело вируса Д было выделено и помечено. К среде, одиннадцатому сентября, был идентифицирован и сам ретровирус Д. Два дня спустя Чандра начала попытки клонирования ретровируса. В тот же день она раскрыла свой тайный план по совместному культивированию образцов ВИЧ. Неожиданностью для Кейт это не стало: наоборот, она удивилась бы, замысли ярая исследовательница ВИЧ что-либо иное. А поскольку это никак не замедляло проект РР, Кейт не возражала.

Алан Стивенс и Боб Андерхилл завершили разработку предполагаемой схемы поглощающего органа к четвергу, девятнадцатому сентября, а совещание всех участников работ было назначено на среду, двадцать пятое сентября, чтобы каждый мог послушать и высказаться. К этому моменту собрать всю команду было ненамного легче, чем свести вместе дюжину политических лидеров со всего мира.

Работа Кейт над механизмом передачи ДНК и поисками заменителя крови тоже продвигалась вполне успешно. Ей казалось, что даже слишком. И не только потому, что она уже видела способ излечения Джошуа от комбинированного иммунодефицита, но и потому, что была уверена: ее работа поможет Чандре совершить прорыв на участке ВИЧ.

Однако все шло слишком уж хорошо. Хоть суеверием Кейт никогда не отличалась, в глубине души ее не оставляла тревога и мучило предчувствие, что количество боли во вселенной скоро восстановится до прежнего уровня.

А потом, воскресным вечером двадцать второго сентября – для Кейт это был еще один обычный рабочий день, – календарь ее электронного секретаря «Уизард» сообщил ей, что понедельник следующей недели будет днем осеннего равноденствия, что во вторник у Джошуа день рождения – или, во всяком случае, именно так они сами решили – и что в конце недели им нанесет визит отец Майкл О’Рурк.

Кейт не сомневалась, что ей найдется о чем ему рассказать, даже если не вдаваться в детали исследований. Но вот чего она не знала, так это того, что через неделю ее жизнь изменится навсегда.

Во вторник Кейт приехала домой пораньше – на «день рождения» Джошуа. Ему исполнилось одиннадцать месяцев. Идея о ежемесячном празднике принадлежала Джули и возникла в то время, когда еще не было уверенности, что ребенок проживет лишнюю неделю. Двадцать четвертое Кейт выбрала наугад, но ей нравилась некая законченность этого числа.

В вечернем выпуске новостей Си-би-эс рассказывали о румынских шахтерах, захватывавших поезда, чтобы добраться до Бухареста, где они продолжали бесчинства, выражая стихийный протест против правительства. Кейт припомнила, что год назад нынешний режим, дабы запугать свой собственный народ, уже пользовался услугами «шахтеров», многие из которых были агентами секурита-те. Она смотрела по телевизору, как бьют окна, швыряют в дома бутылки с зажигательной смесью, как взламывают двери, и не могла понять, что же все-таки происходит в этой несчастной стране. Она радовалась тому, что ей и О’Рурку удалось выбраться оттуда, и надеялась, что Лучан и его семья сумели скрыться.

Джошуа понравился пирог. Он не дожидался, пока Кейт или Джули спокойно покормят его с ложечки, а залез в кусок руками и вскоре размазал по лицу добрую половину того, что лежало перед ним на тарелке. Потом, вытерев малышу щечки и рот и опустив его на пол, чтобы он мог поиграть, Кейт оглядела сына если не критическим, то, по крайней мере, медицинским взглядом.

Внешне Джош являл собой идеал здорового ребенка: пухленький, розовощекий, с ясными глазами; вместо венчика темного пушка у него на головке начинали пробиваться уже настоящие волосики. Но она понимала, что это проявление последней стадии его «здорового» цикла: примерно через неделю опять начнутся понос и апатия, за которыми последует упадок сил. До следующего переливания.

Кейт наблюдала за ребенком, который лежал на спине и возился с деревянной игрушкой: два пингвина на деревянной тележке хлопают резиновыми крыльями и щелкают клювами, когда колеса вращаются. Игрушка не слишком-то современная, но почему-то она приводила Джошуа в восторг.

Кейт знала из своих книжек по уходу за детьми и из разговоров с другими мамашами, что в одиннадцать месяцев ребенок должен уметь самостоятельно сидеть, стоять, а иногда даже ходить. Джошуа пока только учился ползать. Она знала, что одиннадцатимесячные уже должны натягивать на себя кое-что из одежды, держать ложку и произносить несколько слов, в том числе и «мама», а также понимать слово «нет». Джошуа не управлялся ни с ложкой, ни с одеждой, совершенно не говорил, если не считать случайного лепета, а «нет» он слышал редко. Он оставался нерешительным ребенком и с точки зрения общения. Хотя ему явно было хорошо и уютно с Кейт и Джу-ли, с Томом он начал чувствовать себя непринужденно лишь через несколько недель.

Джошуа бросил игрушку с пингвинами, перекатился на живот и пополз к столовой.

– Он еще и не то успел разведать, – сообщила Джу-ли с набитым пирогом ртом. – Сегодня утром он направился к выходу, как только я его выпустила из кроватки.

Кейт улыбнулась. Ни она, ни Джули не считали Джошуа умственно отсталым в результате ущербного младенчества, а лишь признавали, что у него задержка в моторике. Кейт советовалась по меньшей мере с тремя друзьями, специалистами в области развития детей, и у каждого было свое мнение по поводу долговременных последствий пятимесячного пребывания ребенка в румынском приюте и больнице. Двое из специалистов видели Джошуа, и оба пришли к тому, что он выглядит вполне нормальным и достаточно здоровым, однако мелковат для своего возраста и медленно развивается. И вот теперь, наблюдая, как сын ползет по ковру, издавая звуки, напоминающие гул самолета, Кейт видела перед собой скорее вполне довольного жизнью восьми-девятимесячного малыша, чем одиннадцатимесячного ребенка, чей «день рождения» они сегодня отмечали.