Наступили ранние морозы с сильными снегопадами. Окрестное население попрятало хлеб и скрылось в лесах. В осадном лагере начались проблемы со снабжением. 27 ноября Сигизмунд отдал приказ об общем отступлении. Переход к Смоленску оказался на редкость тяжелым. Холода несколько раз сменялись оттепелями, снегопады — проливными дождями. В лесах появились партизаны. Реки и ручьи вздулись от осеннего паводка. Болота стали непроходимыми. Королевская армия бежала из России, теряя людей, повозки и снаряжение. Так закончились мечты Сигизмунда III о создании обширной и могучей империи, которая включала бы в себя земли Речи Посполитой, России и Швеции. Всего год назад королю казалось, что планы эти уже близки к завершению. И вот теперь остатки его радужных надежд тонули в непролазной русской грязи.

Очищенный от поляков Кремль видом своим ужаснул освободителей. Церкви его оказались разграблены и загажены. Большинство деревянных построек оккупанты разобрали на дрова и сожгли. В подвалах ополченцы нашли большие чаны с разделанными и засоленными трупами людей. Царская сокровищница исчезла.

А между тем казаки ждали от правительства обещанного Трубецким расчета. Но еще важнее было отыскать царские регалии. Ведь без венца, скипетра и державы, без пышных тронных одежд коронацию провести невозможно.

Руководящий триумвират предпринял экстренные меры для обнаружения пропавшей казны. Под арест взяли чиновников Семибоярщины, вышедших из Кремля вместе с поляками: Федора Андронова, Ивана Безобразова и нескольких дьяков. С предателями не церемонились. Трое дьяков умерли под пытками. Ночью Федору Андронову оставшиеся на воле подельники помогли бежать из-под стражи. Но далеко он не ушел. Власти подняли на ноги всю Москву и вернули в тюрьму прислужника оккупантов. Вторично оказавшись на дыбе, Андронов указал тайники с царскими сокровищами. Таким образом, та часть ценностей, что при разделе досталась полкам Струся и Будилы, вернулась в казну. Сокровища, вывезенные в Польшу отрядом Гонсевского, оказались потеряны безвозвратно.

Если казаки хотели от правительства кормов и денежного жалованья, то дворян в первую очередь интересовал поместный вопрос. Смута невероятно запутала земельные отношения. Воюющие между собой правительства щедро награждали отличившихся ратников вотчинами и поместьями. К моменту освобождения Москвы многие земельные участки имели по два-три номинальных хозяина. Решить проблему был призван составленный в конце 1612 — начале 1613 года Земельный список. В нем содержались сведения о чинах и землевладениях членов Думы, стольников и московских дворян. При составлении списка земские власти полностью аннулировали все титулы и пожалования, полученные от Сигизмунда III. Потери, понесенные прислужниками короля, ничем не компенсировались.

Одновременно с этим были пересмотрены так называемые «незаконные дачи» — земельные пожалования самозванцев. В Первом ополчении служило много бывших тушинцев, получивших от «Дмитрия» грамоты на обширные территории. Лишь единицам из них удалось сохранить часть этих владений. И только глава «воровской Думы» Дмитрий Трубецкой не лишился полученных от самозванца поместий и вотчин. Более того, за «московское взятие» боярин получил от земского правительства в наследственное владение Важскую землю. Бывшие товарищи по тушинскому лагерю восприняли это пожалование как плату за предательство их интересов.

Дарственная грамота на Вагу была составлена как соборный приговор. Документ символизировал собой то высокое положение верховного правителя России, которое номинально занял Трубецкого сразу после освобождения Москвы. В свитке были слова о том, что бояре собрались вокруг Трубецкого и «за разум и премудрость, и за дородство, и за храбрость, и за правду и за ревнительность по святых Божиих церквей… по великородству его в Московском государстве правителем избрали»{142}. Духовенство и земские воеводы торжественно вручили Трубецкому эту грамоту в Успенском соборе подле главных московских святынь.

Украшенный золотыми прописями свиток символизировал то самое влияние, большую часть которого боярин утратил при его получении, лишившись поддержки «тушинских дворян». Грамота о даровании Ваги многозначительно начиналась словами о том, что прежде этой землей владел царь Борис… Трубецкой ошибочно принял цветастый оборот речи за всеобщую готовность признать его право на трон. Недалекий князь заблуждался. Символическое вручение ему всей полноты власти коллеги по триумвирату, не стесняясь, использовали против Трубецкого. Отныне каждый неполученный со склада мешок муки и каждый невыплаченный из казны рубль казаки заносили на персональный счет главы правительства. И его влияние в таборах начало стремительно падать.

В свое время Трубецкой обещал озолотить соратников за «московское взятие». Многие казаки начинали службу в Тушине и были наслышаны о миллионах, доставшихся иностранным наемникам. Им же самим казна заплатила лишь по восемь рублей на человека, да и то не всем. Жалованье было выдано только «старым» казакам. Остальным правительство разрешило «построиться в Москве и других городах, не платя два года налогов и долгов»{143}. Полученные деньги и льготы не соответствовали ожиданиям таборов. Казаки невольно сравнивали эти жалкие крохи с тем жирным куском, который Трубецкой взял для себя. «Войско», полтора года воевавшее с правительством Мстиславского, все больше проникалось мыслью: их предводитель оказался на поверку тем же «злым боярином», что и все прочие… Да еще и лгуном в придачу.