Аид скатился с кровати, встал. Намочил в кадушке с водой полотенце и вернулся к кровати. Обтер ее тело. Девушка не двигалась и внезапно аид испугался. Он заглянул ей в глаза.

— Раяна, посмотри на меня. Посмотри. Тебе все еще больно? Скажи мне. Я позову целителя, он осмотрит тебя… Раяна?

Она вздохнула, прикрыла глаза. А потом снова открыла, жестко глядя на него.

— Меня зовут Оникс, аид, — спокойно сказала она, — и клянусь, я уничтожу тебя. Слово раяны.

Аид смотрел в ее глаза, понимая, что все изменилось, и что он уже никогда ее не отпустит. Он не знал, как называется то, что он чувствовал, глядя на нее. Одержимость? Болезнь? Желание? Или яд. Желанный яд, что источает цветок лори.

Он с самого начала это знал, нет смысла обманывать самого себя. Он знал, что это случится, знал, что не повезет ее в Темный Град. Знал, что возьмет ее тело… Он хотел, чтобы было по-другому, чтобы она тоже желала его, но…собственные желания всегда были для аида важнее чужих. Он не поверил, что девушка невинна и ревновал, представляя, что кто-то другой уже дотрагивался до нее! Желая узнать, кто это был, и убить…убить всех.

Как называется то, что происходит с ним?

Может быть, это и есть архар, его личный архар, в котором горит его душа? Корчится за все те бесконечные грехи, что были на нем?

Они смотрели друг на друга. Два человека в полутемной комнате гостиного дома, где были слышны голоса заезжих путников, и мужской, чуть хмельной голос требовал принести еще мяса и выпивки. Где была чужая кровать, чужой стол и чужая жизнь. И они тоже были чужие. Разделенные ее горячей, до ожога, ненавистью, соединенные его безумной, до боли, страстью. Две жизни, пересеченные однажды по злой прихоти небесных, что просто забавляются, с усмешкой глядя на людей.

Два человека, у которых не было ничего общего, ни одной точки соприкосновения, кроме той, что издревле соединяет мужчину и женщину.

Она ненавидела. А он… Аид смотрел в ее глаза, давя в себе желание, слизать языком ее слезы. Прижать к себе так, чтобы чувствовать ее сердце. Попросить прощения. Сделать хоть что-нибудь, чтобы немного унять странную боль, что родилась внутри него.

Но он не двинулся с места. Ран Лавьер умел терпеть боль. Только смотрел и повторял снова и снова ее имя. Беззвучно, внутри себя.

Оникс. Оникс. Моя Оникс. Моя.

Если Оникс рассчитывала, что получив свое, аид оставит ее в покое, она сильно ошибалась. Это было только начало…

Сначала он мыл ее тело, смывая с кожи кровь и не переставая целовать уже распухшие губы. Потом позвал прислужницу и потребовал сменить испачканное белье, и сидел в кресле, держа на руках Оникс, завернутую в покрывало. Собственная нагота, на которую пялилась молодая прислужница, его не смущала.

Он смотрел только в лицо раяны, гладил ее по волосам, губами прикасался к ее лицу, и снова хотел ее.

— Долго еще? — недовольно спросил Лавьер, поднимая голову. Прислужница залилась краской, еще раз поправила простынь и ушла.

Аид перенес Оникс на кровать, размотал покрывало, прижал ее к себе.

— Я больше не буду… входить, — шепнул он, — тебе будет больно. Но я могу делать это по-другому…

Его пальцы трогали, гладили, ласкали. Он не мог оторваться от нее, не мог насытиться. Хотел обладания, хотел безумно, но останавливался, удовлетворяясь ее губами, ее волосами, ее кожей, о которой он мечтал. Он не верил, что прикасается к ней, ему было наплевать на то, что будет завтра. Оникс. Имя такое же красивое как она.

Он ласкал ее языком, внизу, между ног, там, где все болело после его вторжения, зализывал, словно зверь. Он и чувствовал себя зверем, которого вели лишь инстинкты обладания. Его горячий язык был везде, снова и снова аид брал ее тело. Он не входил, нет, удерживаясь на краю. Удерживаясь лишь от того, что знал, теперь его ничто не остановит.

— Ты моя, — шептал он, заглядывая ей в глаза, — моя. Я никогда тебя не отпущу. Привяжу десятком арканов. Моя раяна. Моя…

Его глаза светились, и девушка не понимала, то ли от магии, то ли от причуды освещения. Но сейчас он выглядел так пугающе и так притягательно, что она не хотела смотреть, хотела отвернуться. Но аид не позволял. Зажимал ее лицо в своих ладонях, терзал губы.

Оникс не сопротивлялась. Она как будто застыла, ее душа впала в странное оцепенение. Боль… да, ей было больно. Ее тело все еще тряслось от его вторжения, и никакой радости она, конечно, не испытала. Больно было везде. Его ласки она воспринимала тоже как-то отстранено, тело, словно ей не принадлежало. И почти нечего не чувствовало.