Но это не значит, что я брошусь резать ему глотку при первой встрече — иначе я бы и до ста лет не дожил. В рабстве, Айра, есть еще одна жуткая вещь: раба нельзя отпустить на свободу, он должен освободиться сам. — Лазарус нахмурился. — Ты все время вынуждаешь меня говорить о том, чего я не могу доказать. Заполучив корабль, я тотчас же продезинфицировал его, загрузил товарами, которые, на мой взгляд, можно было продать, взял на борт воду и пищу в расчете на человеческий груз, для перевозки которого судно было предназначено, дал капитану и экипажу недельный отпуск, известил протектора — верховного государственного работорговца, — что мы приступим к погрузке, как только явятся шкипер и казначей.

А потом, в воскресенье, привел семью на корабль — якобы на экскурсию. Но Верховный протектор проявил подозрительность и настоял, чтобы мы взяли его с собой. Пришлось прихватить и его — и едва моя семья оказалась на борту, мы стартовали. Мы улетели из этой системы, чтобы больше не возвращаться. Но прежде чем приземлиться на цивилизованную планету, мы с мальчиками — двое уже почти выросли — уничтожили все признаки того, что судно было рабовладельческим… пришлось даже выбросить кое-что из товаров.

— Ну, а что случилось с протектором? — спросил я. — С ним не было хлопот?

— Так и знал, что ты спросишь. Выбросил за борт сукина сына. Живьем. Он вылетел, выпучив глаза, и истек кровью. А что я, по-твоему, должен был делать с ним? Целоваться?

Оказавшись вдвоем с Иштар в машине, Галахад спросил:

— Ты всерьез сделала предложение старейшему? Насчет ребенка от него.

— Как я могла шутить в присутствии двух свидетелей, один из которых — сам исполняющий обязанности?

— Я не знаю, как ты могла. Но зачем это тебе, Иштар?

— Потому что я сентиментальна и склонна к атавизму.

— Кусаться обязательно?

Она обняла его одной рукой за плечи, другую положила ему на ладонь.

— Извини, дорогой. День тянулся так долго — ведь хоть ночь и была дивной, выспаться не удалось. Меня волнуют разные вещи — и поднятая тобой тема не может оставить меня равнодушной.

— Мне не следовало спрашивать. Это вторжение в личную жизнь. Забудем? Да?

— Дорогой мой! Я понимаю, что это такое… отчасти. Поэтому для медика я слишком эмоциональна. Скажи, разве ты смог бы удержаться и не сделать подобное предложение, если бы был женщиной?

— Я не женщина.

— Знаю — как мужчина ты восхитителен. Но на мгновение попробуй быть логичным, как женщина. Попытайся.

— Не все мужчины нелогичны — это выдумка женщин.

— Извини. Когда приедем домой, придется принять транквилизатор — я уже столько лет не испытывала в них необходимости. Но попробуй представить себя женщиной. Пожалуйста! Хотя бы на двадцать секунд.

— Мне не нужно двадцать секунд. — Он взял ее за руку и поцеловал. — Будь я женщиной, то ухватился бы за такую возможность. Конечно же, лучшихгенетических характеристик для отца твоего ребенка представить нельзя.

— Вот именно!

Он заморгал.

— Знаешь, наверное, я тогда просто не представляю, что ты понимаешь под словом «логика».

— А… разве это важно? Ведь мы пришли к одному и тому же ответу. — Машина свернула и остановилась. Иштар встала. — Итак, забудем. Дорогой, мы уже дома.

— Ты дома, я нет. Думаю…

— Мужчины не думают.

— Я думаю, что тебе нужно выспаться, Иштар.

— Ты закупоривал меня в эту штуковину, тебе и снимать ее.

— Да? А потом ты решишь покормить меня, и опять тебе не удастся выспаться. Можешь снять через голову — как я это делал в деконтаминационной.

Она вздохнула.

— Галахад, — не знаю, правильно ли я выбрала тебе имя, — разве я должна предлагать тебе контракт на сожительство, если хочу провести с тобой еще одну ночь? Скорей всего нам с тобой и сегодня поспать не придется.

— И я о том же.

— Не совсем. Потому что, может, нам придется работать всю ночь. Даже если ты выкроишь три минутки для обоюдного нашего удовольствия.

— Три минутки? Зачем же так торопиться?

— Ну хорошо — пяти хватит?

— Мне предлагают двадцать минут — и извинения?

— Ох эти мужчины! Тридцать минут, дорогой, и никаких извинений.

— Согласен. — Он встал.

— Но пять ты уже потратил на препирательства. Пошли, мой несносный.