— Мы что, совсем не можем повлиять на это чертово европейское общественное мнение? — горестно спросил я.

— Можем, но ненадолго. Пользуясь исключительно вашей трагедией, — «порадовал» меня граф. — Через месяца два, как раз во время разгара польских конфискаций и как следствие волнений, тон британской прессы сменится с сочувствующего на осуждающий, и пиши пропало.

— Они не осмелятся начать войну с нами! (Прим. автора — в действительности Россия была очень близка к новой Крымской войне в 1863–1864 годах. Было получено две ноты с угрозами от Франции и Британии. Нота, после которой неминуемо началась бы война, была отослана британским послом в Санкт-Петербурге на «пересмотр»). — Возразил я. — Британия никогда не полезет в добрую драку в одиночку, ей нужен союзник с сильной армией, — начал перечислять аргументы я, загибая пальцы. — Наполеон III уже отыгрался за поражение своего тезки и потешил самолюбие в Крымской кампании. Пруссия, ведомая Бисмарком, никогда не ввяжется в такую авантюру. Австрийской империи хватит своих проблем на ближайшие годы. Османская империя безнадежно больна, ее уже давно заботит больше удержание своих земель, чем посягательство на чужие. И кто остается? Безнадежно слабые и разрозненные итальянские королевства или Швеция, которая никак не может забыть перехода нашей армии по льду Ботнического залива?

— А кто говорит о войне? — спокойно спросил, выслушав мои аргументы, министр внутренних дел. — В полной политической изоляции тоже нет ничего хорошего.

— Уж с этим я как-нибудь разберусь. Есть у меня парочка идей по данному вопросу. Ничего особенного, — поспешил успокоить я насторожившихся Игнатьева и Великого князя. — Я проведу параллель с усмирением Ирландии Оливером Кромвелем (Прим. автора — в результате действий Кромвеля по подавлению восстания ирландское население острова сократилось более чем в два раза. Если в 1641 г. в Ирландии проживало более 1,5 млн. человек, то в 1652 г. осталось лишь 850 тыс., из которых 150 тыс. были английскими и шотландскими новопоселенцами) и приложу все усилия, чтобы донести до каждого уха в Европе сведения, с кого я беру пример.

— Браво, Николай! Пожалуй, это поставит Британию в интересное положение, — начал рассуждать вслух дядя. — Твое увлечение всем английским определенно выйдет им боком. Британии станет гораздо труднее открыто обвинять Россию в жестокости по отношению к полякам. — Он ненадолго замолчал. — А при удачном стечении обстоятельств, быть может, даже поставит их в положение оправдывающейся стороны. К тому же подобные статьи в прессе в который раз разбередят застарелые раны ирландцев, возможно, даже шотландцев. Определенно, если преподнести задуманное с умом, Британии станет не до Польши!

— Не стоит сбрасывать со счетов, что я веду себя как их явный сторонник. Самый приблизительный расчет говорит о гораздо более обширных преференциях для лимонников со стороны дружественно настроенной России, чем со стороны покоренной Польши. К тому же никто не сможет помешать им заниматься своим излюбленным делом и по-тихому гадить нам при случае, — закончил я свое выступление.

— Но сколько допущений! — не удержался Игнатьев. — По отдельности все осуществимо, но все вместе это уже попахивает авантюрой. А как много зависит от своевременного и грамотного исполнения! Кто же займется всем этим? Я разорвусь между одним только Царством Польским и нашими внутренними склоками, а на мне еще Чрезвычайная комиссия по расследованию обстоятельств покушения на Его Императорское Величество и его домочадцев 17 февраля 1865 года! — горячо воскликнул министр.

— Беру на себя подготовку общественного мнения внутри страны, — подал голос дядя.

— Я непременно сведу вас с редактором «Метлы», — тут же предложил ему свои услуги Игнатьев. — Журнал уже пользуется заслуженной популярностью.

— Не стоит, — улыбнулся Великий князь. — Думаю, хватит одной вашей рекомендации. Остальное я сделаю сам.

— Но что будет с иностранной прессой? Взвалить ее себе на плечи в такой момент мне просто не по силам! — продолжил гнуть свою линию граф.

— Отдайте сотрудников, занимающихся зарубежной прессой, в мое распоряжение, — после долгого молчания наконец сказал я. — Можете быть спокойны, я найду ахиллесову пяту чертовых островитян! — Я схватил бокал коньяка со стола и сделал большой глоток.

— У меня осталось еще несколько вопросов, требующих немедленного ответа, — не дал затянуться молчанию Игнатьев.

— Ну что еще, граф! — почти в отчаянии воскликнул я. — Британия от нас отвяжется, у Пруссии и Австро-Венгрии самих рыльце в пушку, а Франция ничего не сможет предпринять в одиночку! Что еще мы не обсудили с этой проклятой Польшей?

— Сущие мелочи, Ваше Величество! — язвительно ответил уставший министр. — Как распорядиться жизнями всех восставших и им сочувствующих? Конфисковать владения и оставить без средств к существованию — это несколько половинчатое решение. Вы не находите? — обратился к нам граф. — Вы предлагаете использовать шляхтичей на строительстве железных дорог, — не дождавшись ответа от нас с дядей, продолжил он. — Недурно! В поднятой нами шумихе в России и за рубежом нам уже наверное все простят на некоторое время. Но как же быть с семьями, оставленными без гроша в кармане и безо всяких средств к существованию? — Он опустошил содержимое бокала и налил себе еще.

— Можно предложить сыновьям службу и даже раздать немного земель в Центральной России в долг, — предложил я.

— Не выйдет, — тут же отбросил мое соображение граф. — Все сыновья сколь-нибудь подходящего возраста будут сопровождать своих отцов.

— Выслать в Сибирь ту часть семей, которую смогут перевезти наши дороги за весну и в начало лета. Или просто согнать и пусть убираются куда пожелают, к конце концов, хоть нищенствованием зарабатывают себе на хлеб, мне без разницы. Нам нужны свободные земли для успокоения нашего дворянства!

— Но ведь основная масса семей останется. Как мы в дальнейшем ими распорядимся? — требовал окончательного ответа дотошный Игнатьев.

— Вышлем в Сибирь за последующие пару лет по построенным руками шляхтичей дорогам.

— Это просто ужасно, Николай, — севшим голосом произнес дядя. — Ты затмишь Ивана Грозного своей жестокостью. Польские мерзавцы заслуживают самых страшных кар, но такого не заслуживает никто.

— Пусть так! Но что бы ни случилось, какие бы беды на них ни обрушились, этот гонористый народец будет во всем винить именно нас, русских Это будет продолжаться десятилетиями и веками. Они будут желать отсоединиться от нас при первой же возможности, при первой нашей слабости! А отпусти я их, они мигом станут нашими самыми яростными противниками безо всякой благодарности за свою свободу. Или того хуже, их подберет Пруссия, которая, в отличие от нас, в состоянии держать поляков в кулаке и добилась огромных успехов в ассимиляции, не оглядываясь на их стенания!