Видное и самостоятельное место развивающихся стран в нем хоть и декларировалось, на деле игнорировалось. Глядя, как и американцы, на эти страны главным образом через призму супердержавной конфронтации, мы недостаточно учитывали их национальные интересы, не совсем понимали автономное значение происходящих там процессов. Во власти такого подхода мы остались до конца, вплоть до перестроечных лет. Не считаясь в должной мере со спецификой «третьего мира», мы, как и США, по сути дела, навязывали его националистическим силам дихотомическое (т. е. в рамках одного или другого лагеря) видение перспективы развития своих стран и, естественно, отталкивали их от себя.

Сближение с «третьим миром» тормозилось и тем, что в политике СССР давали о себе знать элементы патерналистского подхода, в том числе и к дружественно настроенным странам, попытки вести с ними дела с позиции интеллектуального и психологического превосходства. Несмотря на все заявления о противоположном, работа с развивающимися странами считалась делом второстепенным, «подсобным», на «третий мир» смотрели как на периферию мировой политики и экономики.

Серьезно осложняло дело отсутствие системного подхода, комплексной программы работы с выходом на четко дифференцированные группы стран и регионы (азиатско?тихоокеанское, латиноамериканское, африканское направления), утилитарное, лишенное перспективы понимание наших национальных интересов как суммы сиюминутных выгод.

Не принесло прочных выгод оправдывавшееся глобально?конфронтационным подходом стремление утвердить присутствие Советского Союза (зачастую и военное) в возможно большем числе освободившихся стран. СССР не только расширял плацдармы противоборства с Западом, но и брал на себя непосильные обязательства.

Недоставало опыта общения с развивающимися странами, а главное, не было и особого желания учиться. И рядовые, и руководящие работники ведомств имели недостаточно полные и достоверные представления об обстановке в этих странах, их специфике. Роль традиций, религии в общественной жизни, особенности психологического склада народов практически недооценивались.

Нельзя, конечно, сказать, что КПСС слепо руководствовалась традиционными «общими закономерностями» в подходе к развивающимся странам. Это не так. Многое в политических и теоретических оценках говорит о стремлении учесть их своеобразие. Однако мы не сумели полностью отказаться от упрощенных, схематических представлений о классовой борьбе в отсталых обществах Азии и Африки. В результате иной раз нас застигали врасплох «нештатные ситуации», когда массовые противоречия как бы задвигались на задний план, а на авансцену выходили проблемы национально?этнического, конфессионального, лингвистического и иного плана.

Нереалистической была оценка и перспектив развития стран «третьего мира» в обход капитализма, и возможностей мирового социализма в плане поддержки революционных сил этого мира. Мы просмотрели, что притягательная сила социализма стала блекнуть, и недооценили способности современного капитализма к «самообучению» также и во взаимоотношениях с развивающимися странами. Интенсивные поиски Западом компромиссных решений даже при их «асимметричности» в его пользу стали давать определенный эффект, удерживать противоречия между странами развитого капитализма и бывшими колониями в определенных рамках. В свою очередь, и развивающиеся страны начали проявлять повышенную заинтересованность в экономических связях с Западом, привлечении его капитала и новейшей технологии. Интенсификация экономического, а как следствие, и иного сотрудничества на линии Север – Юг приобретала черты крепнущей, перспективной тенденции. Но это означало, что ставились под вопрос сами основы нашей концепции, касающейся «третьего мира», и особенно его будущего, на чем строилась вся схема отношений СССР с ним. Наверное, именно поэтому мы так запоздали с признанием очевидных фактов или даже вовсе не сумели это сделать.

Серьезной неудачей обернулось для советской политики то, что государства социалистической ориентации обнаружили неспособность обеспечить политическую стабильность и экономический динамизм. На первых порах революционные демократы, несомненно, добились определенных успехов в становлении государственности, укреплении независимости, формировании национальной общности, развитии образования и т. д.

Кое в чем помогли эти режимы и нам: в политическом и пропагандистском смысле, в ООН, в военно?стратегическом отношении.

Те, кто ставит сейчас (пусть и не без некоторых оснований) в вину Советскому Союзу связи с иными из них как одиозными, предпочитают все это игнорировать. Такие критики, обычно лояльные американской политике, забывают и о связях США с самыми неприглядными диктатурами. Это, если хотите, закономерность холодной войны, ее побочный продукт.

К тому же мы внесли свою лепту в неблагоприятное развитие событий в странах социалистической ориентации. В Москве некритически подходили к деятельности их лидеров, проявляли склонность списывать как «издержки» расцвет коррупции и непотизма. Ну а авторитаризм и диктаторские приемы не могли, естественно, встретить осуждения с нашей стороны. Мы потакали иждивенческим настроениям части руководства и общественности этих стран, уверовавших, что сближение с СССР должно непременно сопровождаться крупными экономическими льготами и дарами. Это оборачивалось их разочарованием, поворотом к Западу.

Весьма негативно сказались перенос в эти страны принципов и механизмов управления народным хозяйством, господствовавших у нас в 30–70?е годы, ориентация на нашу командно?административную модель, низкая отдача от экономического сотрудничества с СССР.

Да и в целом внешнеэкономическая политика Советского Союза в отношении развивающихся стран грешила серьезными просчетами. Я бы даже осмелился сказать, что наш курс в «третьем мире» не имел ни продуманных, ни даже хотя бы просто очерченных экономических основ. Не было настоящей заботы о реальном сопряжении политических и экономических интересов, о том, чтобы наше присутствие в той или иной стране сопровождалось выходом и на ее экономические возможности.