Глубоко любящий тебя и преданный тебе Сесиль.

P.S. Кстати, у меня на борту «Королевы Елизаветы» забронирована двойная каюта, а отплытие — 27 числа. И если ты пожелаешь воспользоваться лишней койкой, я буду более чем в восторге.

Не забывай также, что из Калифорнии в Англию ходят грузовые суда прямого сообщения, и я бы мог тебя встретить по прибытии в Саутхемптон, это недалеко от моего дома.

Не забывай!

Не забывай!»

(Вместо подписи Битон изобразил пронзенное стрелою сердце.)

Сесиль вернулся в Англию счастливым человеком. И если в октябре 1947 года он мучительно переживал из-за того, что Гарбо не отвечает на его письма, то теперь у них был роман. Для Сесиля это означало победу, покорение величайшей звезды и наиболее загадочной фигуры двадцатого столетия. Для Гарбо же это было нечто иное. Она искренне была влюблена в Сесиля, восторгалась им, ей нравилось проводить с ним время. Однако ее отношение к сексу отличалось свойственным скандинавам практицизмом — их роман никогда не значил для нее то же, что для Битона.

Имелись и другие осложнения. Например, вечно таящее в себе угрозу присутствие Шлее и неуверенность Сесиля в природе их отношений. Шлее и Гарбо. История не дает ответа на этот вопрос. Можно утверждать одно — в основе этих отношений вряд ли лежал секс. Шлее стал для Гарбо, по словам Кеннета Тайнена, чем-то вроде стража в духе Кафки, призванным сопровождать ее на таинственные рандеву. Что еще более осложнило ситуацию, так это слухи о том, что у Гарбо якобы был роман и с Валентиной. И снова никаких доказательств.

Сам же Сесиль стоял перед вопросом: чего же конкретно ему хочется. В какой-то момент его заветным желанием было сфотографировать Гарбо. Что ж, заветная цель была достигнута, результаты опубликованы, а сам Сесиль прощен. Теперь ему не терпелось помочь ей вернуться в мир кино, чтобы он мог нарядить ее в свои творения. Ведь согласись Гарбо сняться еще в одной картине, как Сесиль тотчас бы прославил свое имя. В этом стремлении хорошо прослеживаются и его личные амбиции, однако амбиции положительные и конструктивные. Битон создал немало уникальных костюмов для сцены и кино. С его помощью многие актрисы превратились в неземные создания.

На протяжении их романа Битон также с завидным упорством записывал каждое ее движение, каждую смену настроения, каждый оттенок интонации. Долгие разговоры воспроизведены почти дословно. И эти строки вряд ли вышли из-под пера потерявшего голову любовника, поскольку наблюдение предполагает некую дистанцию между людьми. Это скорее напоминает труд бытописателя, и благодаря своим дневникам, с их удивительно точными портретами современников, Сесиль несомненно удостоился места в ряду современных историков. Однако с точки зрения Гарбо это было едва ли не предательством.

Сесилю хотелось закрепить одержанную победу. Он полагал, что его жизнь обретет завершенность, если он уговорит Гарбо выйти за него замуж и поселиться в Англии. И это желание не было минутным порывом. Вот почему следующим шагом в его военной кампании стала попытка вырвать Гарбо из цепких лап Шлее и перенести ее в безопасное место, а именно — под крышу его уилтширского дома. Этой кампании было суждено продлиться два с половиной года.

Сесиль вернулся домой из Нью-Йорка в начале апреля. В Пелхэм-Плейс его поджидала телеграмма, датированная 31 марта. В ней содержалось лишь одно слово — «Сесиль», а пришла она от Гарбо.

Как и в прошлом году, он засыпал ее письмами и время от времени звонил по телефону. Со всех написанных писем он снимал копии. Самое достойное объяснение этому факту заключалось в том, что он использовал их в качестве дневника, который вел при обычных обстоятельствах. Эти письма полны новостей, и он писал их регулярно и подробно. Недостойное же объяснение заключается в том, что Битон делал наброски для будущих публикаций. Вот почему эти письма нельзя назвать перепиской в прямом смысле этого слова. С апреля по ноябрь Гарбо написала лишь одно ответное письмо, хотя время от времени она отвечала на его послания буквально одним-единственным словом.

Когда Битон не был занят Гарбо, то со всей страстью предавался работе над своей, в конечном итоге крайне неудачной, пьесой «Дочери Гейнсборо». Он также продолжал обустраивать «Реддиш-Хаус» и принимал многочисленных гостей. В своем первом письме Гарбо он докладывает о том, как пересек Атлантику по маршруту Нью-Йорк — Лондон, и обращается к ней «Mon Seul Desir».

По прибытии в Англию Сесиль умудрился довольно легко миновать таможню и вскоре уже въезжал в «новые железные ворота к парадному крыльцу моего дома». Навстречу Сесилю вышли мать и тетушка Джесси. От Битона не ускользнуло, какая работа уже была проделана и что строители еще продолжают трудиться. Битон забрался в свою новую кровать под балдахином и принялся читать верстку своего «Портрета Нью-Йорка». Он написал Гарбо, а на следующий день написал снова, начав письмо на этот раз такими словами: «Mon Angel, Le Bebe dort bien». Он сообщал, что Майкл Дафф вернулся из Нью-Йорка и его мать, леди Джулиет, считает, что у него «ужасающий вид». Дэвид Герберт все еще в Марокко, однако его возлюбленный живет в его доме в Уилтоне с собакой, которая покусала мать Герберта.