И еще, в другом пассаже: «Если только у древних не было какого-то неизвестного нам источника олова, кажется установленным, и действительно, с этим согласен даже сэр Корнуолл Льюис, что финикийское олово происходило в основном из Корнуолла и, следовательно, что даже в этот ранний период была организована значительная торговля и очень отдаленные страны были связаны друг с другом. Сэр К. Льюис, однако, полагает, что олово «перевозили через Галлию в Массилию и импортировали в Грецию и Италию» [124] . Несомненно, в позднейшие времена значительное количество олова шло именно по этому пути, однако финикийцы были в зените своего могущества за 1200 лет до Р. Х., а Массилия была построена только в 600 году до Р. Х. Более того, Страбон ясно говорит, что в древние времена финикийцы вели торговлю оловом через Кадикс, который, как мы помним, находится ближе к Корнуоллу, чем к Тиру или Сидону. Таким образом, мы с полным правом можем сказать, что между 1500 и 1200 годами до Р. Х. финикийцы были уже знакомы с месторождениями Испании и Британии. При таких обстоятельствах, как я полагаю, более возможно, что они вели свои исследования еще дальше, изучая другие берега, столь же богатые минеральным сырьем, как наши. Действительно, мы должны вспомнить, что янтарь, который так ценился в древности, нельзя было получить из какого-либо более близкого источника, чем берег Германского океана».

Я могу добавить к этому, что всеобщему использованию олова в отдаленной древности не может быть лучшего доказательства, чем частые его упоминания в поэмах Гомера, а также в Ветхом Завете. То, что и его сплав с медью был известен с очень глубокой древности, нельзя подтвердить лучше, чем указав на бронзовое оружие, найденное даже в третьем, сожженном городе Гиссарлыка. Однако в античной литературе редко упоминается тот факт, что бронза – это сплав олова и меди. Полиэн сообщает там, что у Пердикки не хватало серебряных монет и он чеканил монету из олова, смешанного с медью [125] Аристотель упоминает, что медь мосинеков, как говорили, была очень блестящей и белой не потому, что к ней было подмешано олово, но потому, что к ней добавляли какой-то вид глины и прокаливали с ней. Говорили, что изобретатель этого сплава никому не выдал его секрет; именно поэтому первые изделия из меди, сделанные в этой стране, превосходили другие; последующие уже не были так хороши.

Медь (возможно, бронза) высоко ценилась в отдаленной древности и составляла наряду с золотом или, может быть, даже больше, чем золото, основную форму богатства. Так, в «Илиаде» мы видим, как Одиссей предлагает Ахиллу от имени Агамемнона, чтобы утишить его гнев, наполнить корабль героя после захвата трои всем золотом и бронзой, которые он только сможет увезти [126] . Однако Ахилл отказывается, говоря, что он возьмет с собой золото и красную бронзу, а также женщин и «седое железо», которые выпадут ему по жребию [127] . Согласно Лукрецию [128] , бронзу в отдаленной древности ценили даже больше, чем золото или серебро.

Россиньоль [129] полагает, что, «дабы освятить воспоминание о тех услугах, которые оказывала первобытным людям бронза, и высокой ценности, которую она имела, в позднейшее время, как говорит Макробий [130] , религия старалась использовать ее. Закон Нумы предписывал жрецам срезать свои волосы ножницами из меди, а не из железа» [131] . Россиньоль [132] также объясняет этимологию слова «бронза» из brunus aes [133] .

Франсуа Ленорман [134] полагает, что «арийские племена, которые заселили Грецию и Малую Азию, судя по всему, почти совершенно не знали металлов во время своего прибытия. Доказательство тому нам дает их язык, в котором названия металлов не те, что обнаруживаются у других народов той же расы, и которые у всех них общие; фактически названия металлов по большей части были заимствованы из чужеземных источников. Так, («золото») – это семитское hharouts и, очевидно, было привезено финикийцами. Даже само название рудников и металла вообще – это семитское matal. Никакой удовлетворительной арийской этимологии не может быть найдено для («бронза»), в то время как это слово вполне естественно связывается – и это факт, принятый столь строгими филологами, как месье Ренан, – с семитским корнем hhalaq, обозначающим «металл, обработанный молотом». Происхождение названия , таким образом, видимо, указывает на источник, откуда греко-пеласгские народы получили знание настоящего сплава бронзы после первого века чистой меди и нескольких попыток найти пропорцию олова для смешения с ней – попыток, которые должны были проистекать из желания подражать более совершенным образцам металлургии, которые, возможно, были привезены из других стран. Я могу добавить, что сам факт наличия олова, которое можно было сплавлять с медью в более или менее подходящих пропорциях, доказывает, что у людей, памятники культуры которых мы изучаем, имелась иноземная торговля. Олово – один из металлов, который отнюдь не везде распространен в природе. На Гиссарлыке два ближайших места, оттуда можно было импортировать оловянную руду, – это Кавказ и Крит, где месторождение олова обнаружено в горах Сфакии. Я склонен думать, что его привозили с Крита, поскольку это ближайшее место. Что касается всего остального, то определенно известно, что с отдаленнейшей древности существовали определенные связи через море с помощью прибрежной торговли с острова на остров и с мыса на мыс, которая все еще находилась во младенчестве, между народами, цивилизация которых находилась на одном и том же уровне и которая в то время простиралась от Кипра до Троады».

Но помимо сплава с оловом у древних был еще другой способ сделать медь более твердой – а именно закалить ее в воде. Мы находим упоминание об этом способе у Гомера:

Точно так же Вергилий изображает циклопов, которые погружают шипящую медь в воду:

И Павсаний, говоря об источнике Пирены в Коринфе, говорит, что в него погружали бронзу, когда она была еще огненной и горячей [137] . Россиньоль [138] цитирует Поллукса, «который подтверждает пассаж Павсания замечательным примером. Говоря об использовании слова вместо , Антифон, замечает он, говорит о закалке () меди и железа» [139] .

Далее я должен упомянуть семь больших обоюдоострых бронзовых кинжалов из сокровища, из которых один я воспроизвожу на рис. 811; его длина составляет 11 дюймов и ширина 2,2 дюйма в самой широкой точке. У второго кинжала (рис. 812), ширина которого 13/4 дюйма, отломан кончик, и теперь он только 9 дюймов в длину, однако, судя по всему, первоначально он был длиной 11 дюймов. Третий кинжал (на гравюре не показан) – длиной 8,6 дюйма, и его размер поперек в самой широкой части – 11/2 дюйма. Четвертый (рис. 813), полностью загнулся в пламени пожара, однако длина его, видимо, составляет 11 дюймов. От пятого, шестого и седьмого кинжалов я нашел лишь фрагменты, такие как на рис. 814; они длиной от 4 до 51/2 дюйма. Однако в массе наконечников копий и боевых топоров (рис. 815), которая сплавилась от высокой температуры во время пожара, виден еще один целый кинжал (на гравюре спереди). У всех этих кинжалов ручки длиной от 2 до 2,8 дюйма, конец их загнут под прямым углом. Эти ручки должны были быть когда-то отделаны деревом, поскольку если бы черенки были костяными, то они все еще сохранились бы целиком или отчасти. Ручка вставлялась в кусок дерева, так что конец выступал за полдюйма за нее, и этот конец был просто загнут. Я могу только показать эти своеобразные троянские кинжалы читателю, поскольку похожих предметов пока еще не было найдено в других местах.