Мы уселись за свободный стол, посмотрели друг на друга. Глаза у нее сейчас были светло-синие. Это было видно, несмотря на густой полумрак ресторанного интима. Она повесила сумочку на спинку стула и спросила меня:

– А почему с вами не приехала жена?

Я развел руками:

– Проблема бытовой неустроенности.

Она покачала головой и одновременно просто и как-то очень настойчиво поинтересовалась:

– У вас хорошая жена?

– Да! – воскликнул я готов но. – Нас объединяет общее чувство любви к ней.

Она засмеялась.

– Вы что, жалуетесь на жену мне?

Я не успел ответить, поскольку появился опухший толстый официант и спросил:

– Что будете есть?

– А вы нам дайте меню, – попросил я.

– А зачем? У нас все равно есть только шашлык «Дружба».

– Очень увлекательно. Тогда чего же вы спрашиваете, что мы будем есть?

– Так полагается. Шашлык «Дружбу» будете?

– Будем, – обреченно согласился я. – Дайте нам четыре шашлыка «Дружба». Кстати, а почему «Дружба»?

Официант развел короткопалые ручки и показал на пальцах:

– Два кусочка свинины, два кусочка баранины, два кусочка говядины – дружба.

– Коньяка и минеральной воды! – крикнул я ему вслед.

Я положил на стол сигареты. В спичечном коробке осталась одна спичка, я чиркнул – вялое пламя лизнуло белую тонкую деревяшечку и синим столбиком поднялось вверх, сигарета разгорелась. Я с наслаждением глубоко затянулся, судорожно вздохнул. Она смотрела на меня сочувствующе, спросила негромко:

– Ну, как впечатления на новом месте?

– Трудно сказать… Сегодня ходил к начальству представляться.

– И как прошло?

– Да трудный дядя здешний ваш Первый…

Анна вздохнула.

– Он несчастный человек. У него тяжело, неизлечимо больна дочь. Если бы от меня зависело, я бы никогда не назначала большими руководителями несчастных людей. Они проецируют свою судьбу на подчиненных.

– Боюсь, мы тогда бы вообще не нашли руководителей, поскольку известно, все в мире несчастны.

– Что да, то да, – усмехнулась она. – Очень счастливых людей в поле зрения не наблюдается. Но есть откровенно, кричаще несчастные…

Я отрицательно покачал головой:

– Глядя на Митрохина, этого не скажешь. Мне показалось, что в нем живет готовность сделать несчастным всякого, кто не соглашается с его мнением.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Не торопитесь с суждениями. Мы живем в странном мире. Тут странная жизнь и странные люди.

– Да, я уже заметил, – сказал я. – У вас как в Сицилии – кого ни спросишь, никто ничего не знает, никто ничего не помнит.

Анна с интересом спросила меня:

– И вам ничего не удалось узнать за это время?

– У нас нет правильного направления. Зачем, например, ко мне приходил Пухов накануне своей смерти? Если бы это удалось понять, мы бы решили вопрос.

– Я думаю, что найти убийцу Пухова будет очень трудно.

– Я тоже так думаю, – согласился я.

Официант принес бутылки на подносе и тарелки с шашлыком, слабо украшенным соленым огурцом.

– Как же так, у вас, на краю субтропиков, нет никаких овощей? – спросил я его, пожав плечами.

– Откуда они возьмутся? У нас порог пустыни!

– Ежегодно область отчитывается о бескрайних садах, разбитых здесь, нескончаемых огородах, тысячах высаженных деревьев…

Анна усмехнулась:

– Если бы все это не было липой, мы бы давно жили в джунглях. А так все порог пустыни!

Официант буркнул:

– Я за это не отвечаю.

Повернулся, направился от нас.

– Спичек принесите! – крикнул я ему.

– Спички тоже дефицит, – сказала Анна.

– Я все время думаю о том, зачем ко мне приходил Пухов? – сказал я ей.

Мы выпили по рюмке коньяка и с удовольствием вонзились в шашлык «Дружба» – жесткий, переперченный, острый, похожий на любовь, неразделенную любовь.

Вернулся официант и протянул мне коробок спичек.

– Спасибо, – поблагодарил я его. Взял картонную коробочку и обратил внимание, что на этикетке все тот же Циолковский на фоне музея космонавтики в Калуге.

Я взял официанта за рукав, не давая ему снова покинуть нас, и спросил:

– Скажите, эти спички продаются везде в городе?