Шрифт:
— Какой же у вас довольный вид! Я даже завидую вам.
Она скинула туфли и улеглась на постели между ними. Как бы случайно, она коснулась щекой обнаженной груди Маривонны. Чмокнув подругу, она повернулась к Полю. И в этот момент почему-то все трое одновременно ощутили легкое смущение. Изабель инстинктивно прижала к себе коленки, словно кто-то ударил ее в живот.
Поль первый пришел в себя:
— Ты помнишь, что завтра четверг? Ты пойдешь на коктейль?
— Да, конечно. А Маривонна?
— Если пригласят меня, то пойду.
— Я приглашаю тебя, — сказал Поль.
Он протянул правую руку, чтобы погладить Маривонну по голове. Но получилось так, что он прижал к себе Изабель.
— Глядите, — воскликнула Изабель, показывая пальцем на зеркало в шкафу, — какая прелестная троица!
— Да, в особенности я, — заметил Поль.
Теперь ему было уже комфортно и хорошо. Он справился с волнением, охватившим его в первые минуты после неожиданного прихода Изабель. Он всегда опасался сюрпризов, от которых не знаешь, что и ждать.
Изабель посмотрела на часы:
— Ну, мне пора уходить.
Она обулась, надела пальто, поблагодарила отца, поцеловала в щеку сначала его, затем Маривонну:
— До завтра.
Маривонна потянулась в постели, обнажив крепкие груди.
Поль потянулся к ней.
— Ты можешь секунду подождать? Я закрою дверь на ключ.
Она поднялась и повернула ключ в двери, не догадываясь о том, что в комнате остался запах ландыша, напоминавший ему о златоволосой Изабель.
В Маривонне он ценил более всего то, что она никогда не говорила ему «нет». Предлагал ли он заняться любовью, пойти в кино, зайти в бар или навестить друзей, она тут же с легким сердцем соглашалась. И никто на свете, в том числе ее родители, не были для нее препятствием. Она порхала по жизни легко и беззаботно, как бабочка. Во всяком случае, так думал Поль. После длительного пребывания в одиночестве ему казалось, что Маривонна открыла ему глаза на мир, где все стремительно изменялось, в том числе нравы. И он находил этот новый мир прекрасным. Он бежал от жизни, и вот теперь все изменилось: люди вступили на поверхность луны, а молодые девушки занимались любовью, когда хотели и с кем хотели.
— Ты ведь можешь еще погостить в деревне? — спросил он после того, как провел с ней двое суток подряд.
На следующий день она вышла из гостиницы, чтобы купить себе лифчик, трусики и колготки. Теперь она чувствовала себя подготовленной к любым поворотам судьбы. Они отправились обедать в ресторан, где были почти что завсегдатаями.
— Нам предстоит тяжелый день, — сказал Поль. — Ты можешь мне не поверить, но я ограничусь лишь малым графином вина.
Она любила подчиняться ему, стоило ему только сказать, что он ждал от нее. Поль не переставал удивляться, с какой ловкостью она расправлялась с рыбным блюдом. Ее тарелка выглядела пустой, в то время как на его лежала груда костей.
— Я хочу задать тебе один деликатный вопрос, — сказал он.
— Задавай. Я слушаю.
— Ты любишь Изабель?
Она улыбнулась:
— Да, я люблю ее.
— И как ты любишь ее?
— По всякому. Но наши отношения всегда оставались целомудренными. Разве не это ты хочешь узнать? Я вовсе не нимфоманка. И могу сдерживать свои порывы.
— Ты права. Но все-таки с Изабель ты могла…
— Зачем? Наша дружба и без того крепкая.
— Как ты считаешь, Изабель могла бы пойти на это?
— Изабель любит меня. Мне кажется, что она испытывает те же чувства, что и я.
Поль не стал больше расспрашивать ее. Он задумался. В самом деле, что он понимал в женской сексуальности? В его времена на эту тему не вели широких дискуссий. Поддерживая легкую беседу с Маривонной о том о сем, он не переставал задаваться все тем же отнюдь не новым для него вопросом. Если говорить языком Фрейда, то его «сверх-я», открытое у отцов, питающих исключительную страсть к женщинам, обмануло его и толкнуло на совсем не свойственный ему путь. Имитируя не подходящую ему модель, он делал ложные ходы. О чем же тогда говорят три неудачных брака? Это было лишь потерянное время для него. И вот теперь он стоит с пустыми руками на пороге старости. С Маривонной у него все было гладко лишь потому, что она не ждала от него никаких конкретных действий. «Вот такая женщина мне и была нужна», — подумал он. Тут он заметил, что был еще лишь час дня, а они уже пообедали. В детстве его возмущало точное время обеда и ужина, которому строго придерживался его отец. С годами эти часы вошли и у него в привычку. И он уже и сам не понимал, как это произошло с ним.
Он рассуждал об этом в такси, сидя бок о бок с прелестной и свежей Маривонной. Он направлялся на встречу с Максом Лафлером, о чем договорился накануне.
— Вот будет потеха, если поговорить с Максом о моем «сверх-я».
— Что ты сказал?
— Я рассуждаю вслух. Ничто не может вызвать больший гнев Макса, чем упоминание о психоанализе.
— Что касается меня, то я не собираюсь говорить с ним об этом. Какой он, твой друг?
— Довольно жесткий человек. Но, поверь мне, если что-то и может смягчить его, то только присутствие красивой женщины.
Дом в квартале Сен-Жермен-де-Пре, где жил Лафлер, не отличался ничем примечательным от других соседних зданий. Вот только на первом этаже располагались антикварная лавка и книжный магазин, которые служили Полю ориентиром, поскольку он никогда не помнил номеров домов. Они пересекли двор, похожий на темный колодец, затем вскарабкались на седьмой этаж по лестнице с веревочными перилами. Казалось, преодолев длинный коридор, они вышли на крышу. Но не тут то было! Им пришлось подняться еще на один этаж, чтобы выйти на площадку, освещенную единственным фонарем, забитую газетами и журналами. Посреди всего этого хлама возвышался холодильник, обклеенный нелепыми яркими обоями, доставшийся Максу в наследство от бывших квартиросъемщиков.