Позднякову всего-то нужно было знать, какой врач обслуживает улицу Оранжерейную. Получив немедленный ответ, он, повернувшись, увидел того, кто назвал регистраторшу старой каргой. Им оказался гражданин пролетарской внешности, небрежно гоняющий огрызок спички из одного уголка рта в другой. С ним регистраторша была особенно вежлива:

— Пожалуйста, я вас слушаю.

«Прямо по Карнеги, — усмехнулся про себя Поздняков, — вот что значит правильный подход!» И он пошел искать тридцать пятый кабинет, в котором принимал доктор Руднев.

Слава Богу, у кабинета не было ни единой души: то ли все больные доктора Руднева скоропостижно выздоровели, то ли, что значительно хуже, он попросту отсутствовал. Поздняков постучал костяшками пальцев по двери и сразу же услышал приятный мужской баритон:

— Войдите!

Доктор Руднев оказался довольно молодым блондином весьма приятной наружности. Он посмотрел на часы.

— Вообще-то, мое рабочее время уже кончилось, ну да ладно… Ваша фамилия? — спросил он и уже приготовился перебирать корешки лежащих на столе карточек.

— Моей карточки там нет, — объяснил Поздняков.

— Что, опять потеряли? — понимающе подхватил доктор. — Ладно, Бог с ней, с этой карточкой, на что жалуетесь?

Что ж, язык бы не повернулся назвать доктора Руднева формалистом, и уже одним этим он стал сразу симпатичен Позднякову.

— Да я не насчет себя…

— Понятно, вы родственник, — кивнул доктор. — Да вы садитесь, садитесь. Так за кого вы беспокоитесь?

— Кривцова Лариса Петровна… — только начал Поздняков, а доктор Руднев мгновенно вспыхнул, как спичка.

— Господи, как хорошо, что вы пришли, — затараторил он, проводя крупной ладонью по лицу. — А то я сегодня с утра звоню ей — никто не отвечает, собирался уже ехать.

— Звонили? — удивился Поздняков.

— Ну да, тут у нас произошла дикая история, — пояснил доктор, — на моей памяти такое впервые. Понимаете, так вышло, — он замялся, с хрустом сжал пальцы рук, — в общем, у нас перепутали снимки…

Поздняков похолодел. Когда доктор продолжил свои объяснения, у него буквально волосы на голове зашевелились. Было от чего!

— Понимаете, этот снимок… ну, с метастазами в легких, в действительности не Ларисы Петровны, точнее, не ее грудной клетки, а совершенно другого человека, который действительно безнадежно болен раком, ему осталось жить месяца два-три… А у Ларисы Петровны, к счастью, ничего серьезного, если не принимать во внимание немного запущенный бронхит. Да что это вы так побледнели, вам что, плохо?

— Лариса Петровна в воскресенье умерла, — бесцветным голосом сообщил Поздняков. — Следствие склоняется к тому, что она покончила жизнь самоубийством.

— Что?! — обаятельный блондин в белом халате вскочил со стула и тут же рухнул на него снова — глухо и тяжело, как сноп.

— Какого черта! — простонал Поздняков. — Зачем вы ей наплели про рак? Даже если бы это была правда, неужели нельзя как-нибудь помягче, зачем же в лоб?

Молодой доктор, казалось, собирался разреветься в голос:

— Господи! Да я и не хотел ей ничего говорить, тем более что такой диагноз с ходу не ставят, нужны дополнительные анализы, консультации. А она, ну, Лариса Петровна, буквально вцепилась в этот несчастный снимок и говорит: «Я от вас не уйду, пока вы мне не скажете, что вы видите на снимке». Я и так, и этак выкручивался, но у нее мертвая хватка, а выдержка — не у каждого мужчины такая! В общем, в конце концов я ей сказал, что вижу метастазы. Она поблагодарила меня и ушла. А сегодня перед началом приема приходит ко мне рентгенолог — не может снимок какой-то найти… Тут мы с ним во всем разобрались. Ну, выяснили, что снимки перепутались.

— Перепутались? — воскликнул Поздняков. — У них что, приделаны ноги, и они сами гуляют по коридорам, куда вздумают?

— Нет, конечно, — буркнул доктор, — вероятно, это следует квалифицировать как служебную халатность… Если бы только можно было что-то изменить…

— Уж не хотите ли вы сказать, что это ваше чистосердечное признание вас извиняет? — начал вскипать Поздняков.

— Я сам себе этого никогда не прощу, — произнес молодой человек, глядя в сторону.

Позднякову стало искренне жаль парня, который не думал выкручиваться и оправдываться, а, напротив, похоже, брал на себя чужую вину.

— Ладно, — по-отечески обратился он к парню на «ты», — говоришь, твой рабочий день закончился? Пойдем-ка потолкуем где-нибудь в другом месте.

— Хорошо, — с юношеской горячностью подхватил доктор, — сейчас, я только сниму халат.

Они молча вышли из бетонной коробки поликлиники, вместе спустились по выщербленным ступенькам. Неожиданно доктор Руднев встрепенулся и со словами «одну минуточку» кинулся к высокой красивой брюнетке в розовом костюме, которая усаживалась в темно-синий «Мерседес». Но та змейкой нырнула в скрытое за тонированными стеклами нутро лимузина. Растерянный доктор замер, глядя вслед набирающему скорость автомобилю.