В конце концов дело о смерти гражданина Рунцевича Г. С. было закрыто за отсутствием состава преступления, а отношения Позднякова и Ларисы приобрели весьма недвусмысленный характер и зашли так далеко, что они даже подали заявление в загс. А дальше шилось белое платье, а счастливый жених добыл себе по заветному блату черный костюм-тройку импортного производства. Милицейское начальство грозилось вручить молодым сразу после регистрации ключи от отдельной квартиры, но вот незадача — вероломная невеста упорхнула чуть ли не из-под венца. Укатила в Сибирь с группой писателей в так называемую творческую командировку, уже постфактум прислала коротенькое невразумительное письмецо, в котором именовала свое вероломство благоразумием, поскольку у них бы все равно ничего не получилось. С горя Поздняков пил целую неделю. Сначала он ее ненавидел, потом искал скрытые причины случившегося, вспоминал встречи и разговоры, стараясь вычислить то самое опрометчиво сказанное им слово, что отвратило от него Ларису. Потом, когда она вернулась в Москву, долго надоедал ей, подкарауливая у Литинститута. Она страдальчески морщила чистый лобик и говорила:

— Поздняков, милый, ну все, все. Пойми ты это, наконец, и живи своей жизнью.

Он же, в недавнем прошлом ходок и сердцеед, пытался разгадать в ее ясных, радостных глазах какую-нибудь загадку.

А время шло себе и шло, Поздняков постепенно не то чтобы смирялся, скорее привыкал к своей боли, пытался, как мог, жить своей жизнью, издали продолжая следить за жизнью Ларисы, складывавшейся по всем внешним признакам более чем удачно. Очень скоро она вышла замуж за знаменитого легкоатлета — олимпийского чемпиона Михаила Ковтуна, широкая белозубая улыбка которого не сходила со страниц газет и с экранов телевизоров, вызывая у ревнивца Позднякова зубовный скрежет. Потом он увидел в книжном магазине ее первую, скромно изданную повесть. Лариса бесхитростно, как и в жизни, улыбалась с титульного листа. Под ее фотографией помещалось похвальное слово начинающему автору за подписью одного из маститых. Книжку Поздняков, конечно, купил, положив начало уже довольно обширной библиотеке, занимающей две полки в шкафу, где ныне собрано все, написанное известной писательницей Ларисой Кривцовой.

С легкоатлетом Лариса прожила лет пять. В хронологическом порядке это выглядело так: замужество, первая книжка, потом вторая, затем серьезная травма у Ковтуна — он повредил коленную чашечку и перестал участвовать в соревнованиях. Исчезла его победная олимпийская улыбка со страниц газет, пошли слухи о его страшных запоях и, наконец, об их с Ларисой разводе. Позднякова как раз перевели в Москву — его служебное рвение, которым он пытался заглушить сердечную боль, начальство заметило и оценило по заслугам. Но он даже смел тешить себя надеждами на возобновление отношений с Ларисой. Не очень-то талантливо он организовал как бы случайную встречу с ней возле редакции какого-то журнала, в котором она регулярно печаталась. Лариса обрадовалась, кинулась ему на шею, защебетала: «Поздняков, миленький!» Дала ему свой телефон, взяла с него обещание не пропадать (как будто он куда-то пропадал), но дальше звонков и редких чисто дружеских свиданий дело не пошло.

Когда Лариса вышла замуж во второй раз, в Позднякове ни с того ни с сего заговорило пресловутое чувство собственного достоинства, и он очертя голову женился. Из этого скороспелого брака, разумеется, ничего путного не вышло. Вроде бы и женщина была хорошая, порядочная, хозяйственная, избаловавшая его вареньями и соленьями, а ему все было что-то не так и не этак. Может, потому, что он с самого начала рассматривал свою семейную жизнь в качестве своего рода ответа Ларисе? В общем, вскорости у него с женой жизнь пошла наперекосяк, а последней каплей в этой чаше отчаяния оказалась случайно брошенная экономной благоверной, упорно копившей деньги на машину, фраза:

— И зачем ты столько денег на всякое барахло тратишь?

Несчастная! Лучше бы она этого не произнесла! Она осмелилась назвать барахлом очередной купленный Поздняковым Ларисин шедевр! Стоит ли уточнять, что последовало за опрометчиво сказанной фразой? Конечно же, развод!

А вот Лариса, в отличие от Позднякова, разрывать священные узы своего второго брака не торопилась. Ее новый суженый-ряженый опять же не сходил с телеэкранов, поскольку был популярным телеведущим. Его благополучная и смазливая рожа действовала Позднякову на нервы нисколько не меньше, чем выставленный прежде на всеобщий обзор белозубый легкоатлет. Правда, очень скоро сведущие люди стали поговаривать, что «сладкая парочка» держится только на обоюдовыгодном соглашении и супруги вовсю крутят шашни за спиной друг у друга. Признаться, эти отнюдь не бесспорные сведения представлялись для Позднякова не слишком утешительными. Если бы она хотя бы крутила эти самые шашни с ним, а то с какими-то неизвестными ему счастливцами. С ним же она по-прежнему изредка перезванивалась. Тогда же Лариса взяла себе за моду приблизительно раз в год заявляться к нему без приглашения: поболтать о том о сем, посплетничать, поделиться воспоминаниями, не затрагивая провозглашенных ею табу. При этом она устанавливала между собой и Поздняковым невидимую дистанцию, при одном приближении к которой его словно бы ударяло током. А он успел смириться настолько, что даже не пытался оспаривать ни табу, ни границ, довольствуясь уже тем, что мог иногда ее видеть, наблюдать происходящие в ней изменения и говорить с ней запросто на правах старого приятеля.

С телевизионщиком она также не ужилась, хотя они и протянули под одной крышей почти десять лет. Кто оказался инициатором развода, неизвестно, зато друзья семьи потом долго шептались, что отчаянная Лариса умудрилась каким-то чудесным образом обобрать своего далеко не бедного экс-супруга до нитки, оставив за собой и шикарную квартиру с евроремонтом в центре Москвы, и большую дачу в подмосковной Хохловке, и подземный гараж, и новенький «Ниссан». «Деньги — к деньгам», — говаривали доброжелатели, намекая на Ларисины якобы астрономические гонорары за детективные романы, которые она выпекала едва ли не ежемесячно и которые у нее получались такими складными и захватывающими, что расхватывались благодарными читателями буквально с пылу с жару.

Последние два года она так и оставалась незамужней, как-то обмолвившись, что завязала с экспериментами на семейной ниве. Какую-то личную жизнь она, безусловно, вела, но это обстоятельство больше не беспокоило Позднякова в той степени, что прежде. В каком-то смысле их отношения и впрямь перешли в разряд вроде как бы родственных, а, как ни крути, это было все-таки лучше, чем ничего. Справедливости ради следует отметить, что Лариса вносила в их трогательную дружбу момент здравого меркантилизма: она частенько использовала любопытные случаи из его практики следователя для своих детективов. Он не возражал…

Странно было бы искать во внезапном Ларисином явлении накануне нечто сверхъестественное, если бы не эти странные разговоры о смерти и приступы несвойственного ей доселе самобичевания. Но Поздняков склонялся к тому, чтобы считать подобное поведение очередной фазой ее стремительного и необъяснимого развития. Или же — что выглядело много прозаичнее — признаком неумолимо надвигающейся старости.

Как бы то ни было, конец недели складывался для него вполне удачно. Во-первых, любая встреча с Ларисой всегда заряжала его радостью; во-вторых, к обеду за ним обещал заехать закадычный дружок, чтобы вместе отправиться на давно условленную и многократно обговоренную рыбалку. Что ни говори, а в пенсионной жизни бывшего сыщика Николая Степановича Позднякова имелись свои привлекательные стороны и даже явные преимущества. Впрочем, пенсионером в полном смысле он еще не был, но следователем уже не работал — ушел по выслуге лет и стал юрисконсультом в одной частной фирме. А что ему еще оставалось — безутешному ветерану?