В конце декабря 2000 года Кучма нанес блиц-визит Путину, явно пытаясь заручиться поддержкой хозяина Кремля. Должно быть, он искоса заглядывал ему в душу, удерживая на устах вопрос: «А не ты ли, братец?..» Но вслух говорил о другом: о нерушимой славянской дружбе. Сразу после возвращения Кучмы из Москвы Юлии Тимошенко были предъявлены первые обвинения.

Кучма был загнан в угол. Когда 11 февраля 2001 года Путин прибыл в Днепропетровск, его встретил уже всерьез паникующий украинский президент. Там, на «Южмаше», они не только подписали невиданное количество документов, накрепко привязывающих Украину к России, но и договорились о взаимной поддержке. Поддержка нужна была только Кучме, и он получил от Путина карт-бланш. Два дня спустя Юлию Тимошенко арестовали.

Она томилась в тюрьме, а Кучма тосковал на воле.

Этот год стал для Леонида Даниловича временем сдачи позиций в отношениях с Россией. Пока западные лидеры с возрастающей брезгливостью наблюдали за перипетиями «Кучмагейта», а оппозиция обращалась к ним с просьбой бойкотировать Кучму (эти просьбы находили понимание и в Вашингтоне, и в Брюсселе), отношения Москвы с Киевом теплели день ото дня.

Ни с одним другим главой государства в эти два года Путин не встречался так часто, как с Кучмой. Примерно с ноября 2000 года Москва для официального Киева стала естественным и чуть ли не единственным союзником. Растерянный, одинокий, теряющий власть Кучма был идеальным партнером для Кремля. Таким было главное следствие «кассетного» скандала.

Если это была спецоперация, направленная на принуждение Кучмы к дружбе с Москвой, то надо признать, что осуществлялась она весьма грамотно. В Америке бесстрашный Мельниченко раскрывал Западу глаза на злодейскую сущность украинского президента. А в Москве и в Днепропетровске бедного Кучму утешал Путин. Кучма метался, страдал, пил, ругался и легко подписывал документы о тотальном расширении российско-украинского сотрудничества. Украина неуклонно сближалась с Россией, и экспертам оставалось лишь гадать, обсуждались ли в том же Днепропетровске возможности оборонного сотрудничества Киева и Москвы в космической сфере и как это согласуется с международными обязательствами Украины.

В Америке и в Европе сей процесс скоропостижно развивающегося славянского братства вызывал нешуточную тревогу, но поделать западные лидеры ничего не могли. Они оба оказались в цугцванге – и Кучма, и Запад. Кучма пытался вырваться из изоляции, возникшей в связи с делом Гонгадзе. Его партнеры на Западе не могли пренебречь некими правилами, согласно которым политик, подозреваемый в убийстве и на известных пленках, признанных подлинными, разве что не отдающий приказ совершить это злодеяние, автоматически становится персоной нон грата. Собственно, цугцванг – это положение в шахматной партии, когда игрок вынужден делать ходы, неуклонно ухудшающие его позицию. Кучма вынужден был, наплевав на независимость своей страны, сближаться с Россией и дружить с Путиным. Запад вынужден был, изолируя Кучму, толкать его в объятия Москвы.

Предварительные итоги проигранной партии можно было подвести в Праге в ноябре 2002 года, на саммите НАТО, ровно во вторую годовщину «Кучмагейта». В те дни к проблемам Леонида Даниловича прибавилась еще одна: украинскую власть обвинили в поставках вооружений Саддаму в нарушение эмбарго ООН. Рядом с Кучмой никто не желал сидеть, хотя отказать ему в приглашении на саммит лидеры стран НАТО тоже не могли. Вопрос был решен с тем изяществом, которое хуже любого оскорбления. Впервые в истории альянса организаторы мероприятия рассадили гостей по французскому алфавиту, так что соседства с Кучмой счастливо избежали и Солана, и Блэр, и Буш. Отдуваться за них пришлось присевшему рядом с изгоем президенту Турции.

Быть может, тяжелое душевное состояние и стало причиной этой роковой ошибки, совершенной Кучмой: ареста Юлии Тимошенко, который в мгновение ока превратил ее в лидера национального масштаба. В конце концов, он мог и не отдавать ее на растерзание олигархам, выполнив лишь часть их требований и отстранив вице-премьера от должности. Но 13 февраля 2001 года, когда Тимошенко оказалась в камере киевской тюрьмы, мосты были сожжены и приговор подписан.

Приговор Леониду Даниловичу Кучме.

Осенью 2005 года Юлия Тимошенко, припоминая историю своих отношений с Виктором Ющенко, впервые сказала о «трех предательствах». Потом, опомнившись, через пресс-секретаря дезавуировала собственные слова. Но верить следует, конечно, тому, что сорвалось с языка в минуту гнева, а не поздним опровержениям.

Если глядеть на мир глазами Юлии Тимошенко, то Ющенко действительно многократно предавал ее. В первый раз – когда не защитил перед Кучмой, допустил увольнение с поста вице-премьера. Во второй – когда после ее ареста подписал вместе с президентом и спикером парламента печально знаменитое «письмо трех», где все оппозиционеры скопом (а значит, и она, сидевшая в Лукьяновской тюрьме) были названы «фашистской кликой». В третий – когда уже после Майдана и семи месяцев каторжной работы в правительстве отправил в отставку с поста премьера…

Это постоянный сюжет их отношений, если глядеть на мир глазами Юлии Владимировны. Она – его верная соратница. Он ее предает. Она прощает и протягивает ему руку. Рука повисает в воздухе.

Впрочем, взглянуть на происходящее можно и по-другому.

Юлия Владимировна несколько упрощает суть вещей, сводя все к вечному мифу о неверных мужьях и их всепрощающих женах. Дошло до того, что в интервью после отставки в 2005 году она включила в схему отношений с Ющенко еще одно действующее лицо – украинский народ, которому отвела роль ребенка, невинной жертвы развода родителей. «Кто в семье консолидирующая сила – мужчина или женщина? – вопрошала она. – Я вам скажу: точно женщина. Послушайте, кто всегда остается с ребенком, ну скажите с трех раз? Всегда остается мать. Отцы – прекрасные люди, мужчины, сильные, но они в некоторой мере циничны, они прагматичны…» А едва собеседник заговаривает о ее бескомпромиссности, Тимошенко вновь возвращается к этому семейному треугольнику: «Я хочу, чтобы вы мне в истории человечества показали тот случай, когда кто-то обидел ребенка, а мать при этом будет компромиссной и нежной. Хочу сказать, что защищать свое дитя приходится очень часто и очень жесткими методами».