– Это не может не произвести впечатление на присяжных, – торжествовал он. – Никак не может! Они поймут, что им некуда деться, и вынесут вам обвинительный приговор. Вот увидите!

Тем временем подготовка к суду методически продвигалась вперед. Расспрашивали свидетелей, которые могли подтвердить эту невероятную историю с самого ее начала, которым мистер Тодхантер назначил тот небольшой ужин, на который созвал, как казалось теперь, призраков из далекого, далекого прошлого. К счастью, он советовался тогда с таким множеством народу, подробно обсуждая теоретическую возможность убийства, что не было недостатка в людях, которые могли подтвердить, что идея убийства уже тогда присутствовала в сознании мистера Тодхантера, а мистер Читтервик и Фёрз могли засвидетельствовать это более основательно. Таким образом, покуда все шло неплохо, и при поддержке столь многих свидетелей, считая и тех, кто без раздумий готов был заявить под присягой, что мистер Тодхантер «с детства был чудаком», ожидалось, что даже эта невероятная история приобретет в умах присяжных необходимую достоверность – хотя бы в силу того, что будет повторена раз за разом.

Недостаток вещественных доказательств, вот говоря о чем все скорбно покачивали головами, ибо приходилось признать, что по неблагоприятному стечению обстоятельств доказательства вины мистера Тодхантера определенно выглядят далеко не столь убедительно, как Винсента Палмера.

– Браслет! – стенал мистер Фуллер и только что не раздирал грудь ногтями.

Этот браслет с самого начала не давал ему покоя. Под руководством мистера Читтервика разыскания возобновились, по старому следу прошлись еще раз, но только по старому, потому что новых идей, где искать, не нашлось. Никаких результатов поиск не дал, но мистер Фуллер, единственный из них четверых, не сдавался.

– С браслетом мы точно выиграем, – повторял он, – а без него – не ручаюсь.

– Есть еще вторая пуля, – напоминал ему кто-нибудь.

– Которая доказывает, что мистер Тодхантер знал о ее существовании. Но не более. Полицейские просто ответят, что в тот вечер в саду он услышал два выстрела и, зная, что найдена только одна пуля, предположил, что нужно искать вторую. Вот и все.

И мистер Тодхантер, который находкой второй пули весьма гордился, снова сникал.

Исчезновение браслета, однако ж, отнюдь не выказало себя обстоятельством непреодолимой силы. Ибо в назначенный срок мистер Тодхантер покинул свою спальню и предстал перед магистратным судом, а в другой срок, гораздо позднее и после многих перед оным судом появлений, в ходе которых он чувствовал себя решительно лишним, обнаружил, что его делу назначено судебное разбирательство – каковое решение решительно сбитый с толку магистратный суд принял скорее всего затем, чтобы на всякий случай подстраховаться.

Всякое появление в зале суда вызывало у мистера Тодхантера чрезвычайную неприязнь. На входе и выходе его неизменно окружала толпа, шумно его приветствовавшая, – за какие заслуги, было выше его разумения, разве что за убийство идола, ноги которого оказались вроде как бы из глины. Его фотографировали, зарисовывали и упоминали в заголовках; предпринимались самые решительные попытки взять у него интервью или вырвать хотя бы слово из почти фанатично сжатых губ. Короче говоря, будь мистер Тодхантер дамой с титулом на продажу, такая реклама опьянила бы его безумным восторгом, однако ему, приверженцу старомодных взглядов, она внушала лишь отвращение.

Сэр Эрнест, ничего не оставляя на волю случая, бросил все свои прецеденты и сам присутствовал на заседаниях магистратного суда. Мистер Джеймисон, напротив, этого не сделал (в самом деле мистер Тодхантер уже усомнился, существует ли он в природе), и того, кто сидел на скамье подсудимых, пока что не узника и вряд ли узником станет, защищал взволнованный молодой адвокат, потерпевший поражение, на которое все и рассчитывали.

С мрачной любезностью мистер Тодхантер поблагодарил магистрат за то, что его приговорили, и вернулся в свою постель.

На этот раз власть, могущественная и безликая, даже не попыталась вставлять палки в колеса. Полицейские, казалось, скрестили руки на груди и в смирении и холодной отстраненности ждали исхода. Они не стали арестовывать мистера Тодхантера ни по обвинению в пособничестве и соучастии, ни даже по обвинению в преступных намерениях; не стали они и препятствовать ему выставлять себя на посмешище. Полиция послала в суд своего официального представителя, и тот ни разу не вмешался в процесс.

Сэр Эрнест ликовал.

– Конечно, им пришлось пойти на это после заседания в палате, – твердил он, забыв обо всех опасениях, терзавших его минувший месяц, – но с магистратными судьями надо держать ухо востро. Строптивая это публика, и чем старше они, тем строптивей.

Он наполнил свой бокал и поднял тост за мистера Тодхантера, состав суда и их общее дело.

– Стало быть, вы считаете, что с Большим жюри все пройдет так же гладко? – спросил мистер Тодхантер, лежа в постели, в которую, как непослушного ребенка, его отослали сразу после суда, ибо время его истекало, а потерять его (и он сам это понимал) – значило проиграть процесс века.