— Это очень легко! — сказалъ Тиммерманъ, подергивая себя двумя пальцами за кончикъ лоснившагося, краснаго носа, что, какъ я потомъ узналъ, онъ всегда длалъ въ боле или мене ршительныя минуты. — Хоть завтра же мы готовы принять его и, чтобы не терять времени, сейчасъ мы и ршимъ, въ какой классъ онъ поступитъ… немножко проэкзаменуемъ…

У меня похолодли руки и ноги, и замерло сердце. Я уже совсмъ ни помнилъ, какъ мы вышли изъ спальни, какъ прошли мимо страшнаго скелета, какъ спустились по лстниц и снова очутились въ зеленой пріемной съ медленнымъ, унылымъ маятникомъ.

Тиммерманъ какъ-то бокомъ подскочилъ къ стн, на которой въ деревянной рамк висло распредленіе уроковъ по классамъ.

— Учитель исторіи теперь свободенъ, а потомъ можно будетъ и изъ другихъ предметовъ проэкзаменовать.

Онъ отворилъ дверь въ слдующую за пріемной комнату и крикнулъ своимъ скрипучимъ дискантомъ:

— Касподинъ Ифановъ, пожалюйте въ пріемная!

Хотя я и очень былъ встревоженъ и растерянъ, но все же голосъ Тиммермана живо напомнилъ мн въ первой разъ запвшаго молодого птуха.

Вошелъ неуклюжій, длинный, сухой человкъ среднихъ лтъ съ маленькими слезившимися глазками, съ красноватымъ носомъ и желтыми длинными волосами, падавшими на лобъ. Тиммерманъ представилъ его моей матери и сталъ объяснять, въ чемъ дло. Между тмъ я пристально глядлъ на этого некрасиваго и страннаго, одтаго въ потертый черный фракъ человка. Я тотчасъ-же замтилъ, что этотъ господинъ то и дло поправляетъ и надвигаетъ себ на лобъ волосы блдной дрожавшей рукою, и къ изумленію своему, увидлъ у него подъ волосами большую мясистую шишку. Ее-то такъ тщательно и прикрывалъ Ивановъ.

Выслушавъ Тиммермана, Ивановъ обратился ко мн и улыбнулся.

— Ну, пожалуйте сюда, — сказалъ онъ тихимъ голосомъ и опять улыбнулся.

И вдругъ, несмотря на все мое волненіе, на тоску, страхъ и ужасъ, я тоже улыбнулся ему въ отвть и сразу почувствовалъ, что люблю и его, и его старый потертый фракъ, и его красный носъ, и слезящіеся глазки, и безобразную, плохо прикрывающуюся волосами шишку,

Я бодро подошелъ къ Иванову и вопросительно взглянулъ на него. Онъ посадилъ меня рядомъ съ собою и сталъ задавать мн вопросы, сначала изъ русской, потомъ изъ всеобщей исторіи.

Если-бы не было здсь страшнаго Тиммермана, я не сталъ-бы смущаться, но теперь, на первыхъ порахъ, мн трудно было набраться храбрости. Впрочемъ, я скоро оправился, забылъ о Тиммерман, видлъ только улыбавшееся доброе лицо Иванова и хорошо отвтилъ почти на вс вопросы.

— Молодецъ! — сказалъ учитель и, обращаясь къ моей матери, прибавилъ:- изъ исторіи мы и въ третьемъ класс не осрамимся!

Затмъ онъ всталъ, неуклюже раскланялся, обмнялся со мной улыбкой, будто мы были старые знакомые и, согнувшись, немного волоча правую ногу, вышелъ изъ пріемной.

— Tr`es bien! tr`es bien, mon entant! — проскриплъ Тиммерманъ.- Maintenant venez un peu… скажите мн, что вы знаете, чему вы учились изъ другихъ предметовъ?

Я съ запинкой, путаясь съ словахъ, сталъ объяснять свои познанія. При этомъ я часто поднималъ на мать умоляющій взглядъ. Но она сидла съ напряженнымъ выраженіемъ въ лиц и вообще съ такимъ видомъ, будто сама экзаменовалась.

Скоро, однако, все испытаніе было окончено, и Тиммерманъ сказалъ, потирая себ несъ:

— У насъ приготовительный классъ, затмъ первый, второй и такъ до шестого. Шестой самый высшій и изъ него молодые люди, какъ вамъ извстно, поступаютъ въ университетъ. Вашъ сынъ поступитъ во второй классъ. Одно жаль, что онъ плохо знаетъ нмецкій языкъ, только, кажется, у него хорошія способности, и я надюсь, онъ скоро научится. Потомъ латинскій языкъ… дти начали его во второмъ класс съ сентября, но я самъ его подготовлю и онъ въ мсяцъ нагонитъ товарищей.

— Да, у него хорошія способности, — сказала моя мать:- но только онъ очень нервенъ, и ему сразу нельзя много заниматься.

— О, не безпокойтесь, ему не будетъ трудно, онъ почти по всмъ предметамъ готовъ для третьяго класса, такъ что ему придется только заняться нмецкимъ и латинскимъ языкомъ.

Было ршено, что меня привезутъ окончательно черезъ день. Моя мать вручила Тиммерману деньги, онъ помчался въ «учительскую» и скоро вернулся съ роспиской. Затмъ онъ потрепалъ меня но плечу и сказалъ: — «M-m… mon enfant, au revoir! l'esp'ere — vous vous trouverez bien chez nous.

Посл этого онъ съ любезными поклонами проводилъ насъ въ переднюю и скрылся.

Когда мы очутились опять въ карет, выхали изъ воротъ, и прозябшія лошади быстро понесли насъ по направленію къ дому, мать обняла меня.

— Ну, что, вдь, кажется, не страшно?

— Нтъ, не страшно, и знаешь, мама, вдь, этотъ учитель исторіи, Ивановъ, онъ должно быть очень добрый… отчего у него шишка?

— Какая шишка?

— А на лбу, подъ волосами…

— Я не замтила.

Всю дорогу я молчалъ, разбираясь въ только что испытанныхъ впечатлніяхъ. Я вспомнилъ страшный скелетъ и сообразилъ, что буду спать рядомъ въ комнат. Нервная дрожь пробжала по моему тлу. Я хотлъ сказать объ этомъ матери, но мн стыдно стало за мою трусость и я постарался не думать о скелет.