— Нтъ, подождемъ! — услышалъ я вблизи отъ себя:- можетъ быть, онъ покажетъ что-нибудь еще боле дикое… Это такъ, глупо, что даже интересно!..

Я хотлъ взглянуть на Софи — и не ршился, силъ не хватило. Однако, «знаменитый артистъ» еще и не думалъ смиряться передъ равнодушіемъ толпы.

— Почтеннйшая публика, — крикнулъ онъ во весь голосъ: — теперь я перейду къ другого рода произведенію, къ комедіи Шекспира — «Укрощеніе строптивой»…

Онъ скрылся въ боковой двери, и черезъ нсколько секундъ вышелъ оттуда, закутавшись длиннымъ плащемъ, въ шляп съ перомъ на голов. Онъ былъ — Петруччіо. Какъ онъ кричалъ, рычалъ и грохоталъ! Но нчто совсмъ ужъ невроятное оказалось, когда появилась Катарина. Онъ… онъ заговорилъ женскимъ голосомъ! Это былъ такой голосъ, что вся зала, какъ одинъ человкъ, разразилась громкимъ хохотомъ, и взрывы этого хохота то и дло повторялись во все время его декламаціи.

Наконецъ, онъ не выдержалъ и, не докончивъ послдней сцены, остановился. Лицо его совсмъ исказилось.

— При такихъ условіяхъ играть невозможно! — прохриплъ онъ. — Такъ вотъ оцнка, вотъ пониманіе!.. — Онъ, очевидно, ужъ не владлъ собою. Если-бы не эта его остановка, ему все же дали-бы докончить. Но теперь слова его, злобный его видъ вызвали въ заднихъ рядахъ громкія шиканья, прерываемыя смхомъ. Ему кричали:

— Довольно, довольно! Хорошенькаго понемножку!..

И опять смхъ, опять шиканія.

Онъ хотлъ крикнутъ что-то, но круто повернулся, и скрылся въ боковой двери. Мимо меня, по направленію къ той-же двери, мелькнула Софи. Я не могъ разглядть лица ея, я только видлъ, какъ, уже отворивъ дверь, она пошатнулась…

Вся зала поднялась. Вокругъ меня шутили, издвались надъ бездарнымъ, нелпымъ актеромъ. Въ сущности вс была довольны — вечеръ оказался неожиданно веселымъ.

Съ тяжелымъ чувствомъ я пошелъ домой. Что-то тамъ теперь, что будетъ? Чмъ кончится этотъ день для несчастной женщины?.. Подходя къ дому, я увидлъ, что въ окнахъ Лидиныхъ-Славскихъ темно. Они, врно, еще не возвращались… А между тмъ, вдь, я замшкался въ курзал. Гд же они?

Войдя къ себ, я подумалъ, не лучше ли раздться и постараться заснуть. Вдь, уже поздно… да и, наконецъ, причемъ же тутъ я? Но эта мысль исчезла сама собою. Я сидлъ не раздваясь, и ждалъ. Все тихо. Такъ прошло, я думаю, полчаса, если не больше. Но вотъ въ корридор шумъ… ближе… у моей двери тяжелые шаги. Слышу хриплый голосъ актера:

— Ну чего ты… да отворяй же скорй!..

Но ключъ, очевидно, долго не попадалъ въ замочную скважину. Наконецъ, я услышалъ, какъ отперлась дверь и снова захлопнулась. Нсколько минутъ все было тихо. Они, должно быть, ушли въ спальню. Нтъ, опять слышенъ въ сосдней комнат, сквозь тонкую деревянную стну, его раздраженный голосъ. Я невольнымъ движеніемъ подошелъ къ стн, и слушалъ.

Брань… да, онъ бранится!.. И вдругъ такія отчаянныя истерическія женскія рыданія, какихъ нельзя равнодушно вынести даже человку здоровому, съ крпкими нервами, а не то что больному. У меня сжалось сердце, и я продолжалъ слушать. Рыданія оборвутся, притихнуть, и снова вырываются еще ужасне. А онъ кричитъ, бранится…

Я не выдержалъ. Вдь можетъ быть, онъ бьетъ ее. вдь, можетъ быть, тамъ происходитъ Богъ знаетъ что! Будь что будетъ, — если дверь не на запор, я войду!

Но разсуждая больше, я кинулся въ коррйдоръ и схватился за ручку ихъ двери. Она подалась. Я у нихъ. Комната освщается всего одной свчкой. Софи передъ диваномъ, на полу, вся растерзанная, судорожно бьется. А онъ стоитъ у окна въ угрожающей поз. Достаточно было взглянуть на нее, на ея растрепанные, распустившіеся волосы, на безпорядокъ ея одежды, чтобы понять, что если онъ и по прямо билъ ее, то по крайней мр толкалъ… я не знаю что!.. Достаточно было взглянуть на него, чтобы увидть, что онъ совсмъ пьянъ. Конечно, онъ не вынесъ своего фіаско и тамъ же, въ курзал, напился.

Въ то время какъ я входилъ, онъ отвернулся и сразу меня не замтилъ. Но она меня увидла. Ея рыданія оборвались, стихли. Она поднялась. Мое появленіе, очевидно, сразу поразило ее и въ то-же время остановило ея истерическій припадокъ. Она быстро подошла ко мн; ужасъ, отчаяніе были на ея облитомъ слезами лиц. Зубы ея стучали, она едва могла выговорить:

— Это вы… ради Бога, какъ-нибудь… помогите мн, я не знаю что длать!.. Онъ вн себя… онъ хотлъ зарзаться… схватилъ бритвы, я вырвала, за окно бросила… Онъ, Богъ знаетъ что, можетъ сдлать… помогите…

Она не успла еще договорить, какъ и онъ былъ передо мною. Онъ едва держался на ногахъ.

— Вы… вы… чего? что-о вамъ надо? — заплетавшимся языкомъ проговорилъ онъ, наступая на меня. — Смяться… а? смяться… надъ истиннымъ артистомъ?..

Я постарался вызвать въ себ хладнокровіе и крпко взялъ его за руку.

— Успокойтесь, — сказалъ я, пристально смотря ему въ глаза: — успокоитесь же… произошло недоразумніе… вы и публика не поняли другъ друга.

Софи глядла на меня такимъ отчаяннымъ, умоляющимъ взглядомъ. Я крпче сжалъ его руку, и ршительно продолжалъ:

— Вы прекрасно исполнили вс роли, я пришелъ васъ поздравить, поблагодарить васъ.

Онъ пошатнулся и вдругъ я почувствовалъ, что онъ меня душитъ въ своихъ пьяныхъ объятіяхъ.

— Дрругъ!.. — вопилъ онъ:- хоть одинъ человкъ нашелся… пон-нимаетъ!.. вы пон-нимаете… вы рразвитой чел-вкъ… а вдь, это — стадо свиней… стадо… и вотъ… бисеръ… бисеръ передъ свиньями…

Я кой-какъ высвободился изъ его объятій.

— Заставьте его лечь, уведите въ спальню… — шептала Софи.

Я схватилъ его за талію и повелъ. Онъ не сопротивлялся.