Впоследствии, когда Самойлов играл Гамлета в переводе Загуляева, и дана была новая богатая обстановка трагедии на Мариинской сцене, Каратыгин написал:

И этот же Каратыгин, восхищаясь однажды Самойловым в какой-то новой роли, применил к нему стих из Грибоедовского «Горе от ума»:

После празднования своего сорокалетнего юбилея В. В. Самойлов вышел в отставку и изредка стал появляться на частных и клубных сценах, где всегда делались ему большие овации с подношениями подарков и венков. Не входя в подробности и не разбирая причин его ухода с казенной сцены, следует заметить, что его характер в последние годы жизни стал весьма беспокойным, благодаря чрезмерно развившемуся в нем самолюбию. При реформе императорских театров, в 1882 г., Самойлов снова появился на родной ему сцене, на которой в продолжение четырех десятков лет он подвизался с громадным успехом. Новая дирекция, принимая во внимание его заслуги и несмотря на его почти десятилетнюю отставку, устроила Василию Васильевичу юбилейное празднество его полувековой деятельности. Торжество происходило на сцене Мариинского театра, который в этот знаменательный день был переполнен народом, устроившим необычайную овацию своему старому любимцу. Весь сбор с этого спектакля по указанию самого юбиляра был отдан на благотворительное дело.

В этом юбилейном спектакле участвовали все труппы императорских театров, не исключая итальянской оперы и балета. Сам Самойлов, в это время уже слабый здоровьем, играл только один акт из драмы «Ришелье», заглавная роль которой считалась его коронной ролью. Утром юбилейного дня ему был пожалован орден св. Владимира 4-й степени, и в числе множества поздравлений, он принимал у себя депутацию от Петербургской думы вместе с городским головою.

Устройством этого спектакля был сделан дирекциею шаг к примирению. Было решено вновь возвратить на сцену талантливого ветерана, и уже был заготовлен контракт, но, к сожалению этому не суждено было осуществиться, так как накануне дня, назначенного для подписания условий, Василия Васильевича поразил паралич…

П. И. Григорьев 1-й. — Его актерские и писательские способности. — Женитьба П. И. Григорьева. — Его дружба с П. Г. Григорьевым 2-м. — Рассказы Петра Ивановича про Петра Григорьевича. — Шаловливость Григорьева 1-го.

С Петром Андреевичем Каратыгиным и Петром Ивановичем Григорьевым 1-м я прослужил вместе довольно долгое время, при чем всегда пользовался их добрым расположением и дружбой. Оба они известны, как авторы и переводчики целого ряда комедий и водевилей, которые до сих пор еще играются на сцене.

Григорьев был незаменимый актер на роли солдат, благородных отцов и водевильных «дядей». Обладая завидным здоровьем и крепким телосложением, он до почтенных лет сохранял в себе веселость и живость молодого человека, как в жизни, так равно и на сцене. Иногда любил пошкольничать и умел сочинять злободневные стишки, куплеты и эпиграммы, чем походил на своего приятеля П. А. Каратыгина.

Им написано множество комедий стихами, которые, хотя и пользовались успехом, но вовсе не отличались литературными достоинствами. Когда, например, он передал Каратыгину для прочтения свою новую комедию «Житейская школа», то тот, возвращая ее автору через несколько дней, сказал:

П. И. Григорьев женился оригинальным образом, и вот как он сам рассказывал об этом:

— С покойным Петром Григорьевичем Григорьевым [15] я всегда был в тесных товарищеских отношениях; одно время мы даже жили вместе. У меня с ним было много общего: во-первых, мы были однолетки, во-вторых, носили одно и то же имя и, в-третьих, одну и ту же фамилию… Как-то однажды является ко мне Петр Григорьевич и торжественно поверяет свою сердечную тайну. Он мне рассказал, что уже давно влюблен в одну девушку из знакомого, но не артистического дома, и намерен на ней жениться, при чем присовокупил, что вчера уже сделал ей формальное предложение. Я попенял ему, зачем он раньше скрывал от меня свое сватовство. «Ах, Петруша, — ответил мне счастливый жених, — разве я знал, что дойду до таких результатов? Правда, она мне всегда нравилась, но я никак не предполагал пойти с ней под венец… А теперь, когда дело это можно считать поконченным, я убедительно тебя прошу быть моим шафером. Кроме того, я непременно хочу тебя познакомить с ее милым семейством. Ты войдешь в их дом, как мой единственный друг и приятель»… Конечно, я согласился на просьбу товарища, но визита к родным его невесты мне почему-то очень не хотелось делать, так что я со дня на день откладывал поездку, несмотря на то, что Петр Григорьевич из себя выходил, увещевая, как можно скорее, представиться его будущим родственникам. Наконец, в один прекрасный день, я собрался с духом и вместе с ним отправился к невесте, которая произвела на меня чрезвычайно приятное впечатление. Принятый всеми домашними ее крайне ласково и радушно, я уже без просьбы своего приятеля стал посещать этот симпатичный дом и вскоре, так же, как и Петр Григорьевич, влюбился в барышню. Я так же ей приглянулся и, после долгого колебания она согласилась отдать мне предпочтение. Когда об этом узнал мой друг, которому по воле рока я отплатил за его ко мне привязанность черною неблагодарностью, то первоначально он рассвирепел, но потом, по зрелом размышлении, решил, что против судьбы не пойдешь. На моей свадьбе он весело пировал и подсмеивался над собой, называя себя «отставным женихом».

Про Григорьева 2-го вообще много рассказывал Петр Иванович, всегда вспоминавший своего однофамильца и друга с большим уважением. Будучи еще молодым актером, Григорьев 2-ой изображал боксера в популярной драме «Кин» и боксировал на сцене с знаменитым трагиком В. А. Каратыгиным, игравшим заглавную роль. Василий Андреевич, как известно, сильно увлекался на сцене и однажды, боксируя с Григорьевым, нанес ему такой неудачный удар, что у того пошла из носу кровь.

В антракте Петр Григорьевич подошел к трагику и, держа платок у разбитого носа, сказал:

— Василий Андреевич, посмотрите, как вы неосторожны?!. Вы меня на сцене так неловко ударили, что у меня полилась кровь…

Гордый и важный Каратыгин, не обращая внимания на заявление товарища, очень спокойно ответил:

— Беда не велика… Я на сцене за себя не отвечаю… Вы сами должны быть осторожны и сторониться от меня, а то еще и хуже может что-нибудь быть…

— В таком случае, Василий Андреевич, и сами вы не будьте на меня в претензии, если в следующий раз я тоже откажусь за себя отвечать и в увлечении сделаю вам то же самое.