Шрифт:
— Дадутъ… Къ ней приглядлись… Ей не впервой… Она двчонка шустрая… Ей самой не дадутъ, такъ она кого-нибудь другого взять попроситъ, — отвчаетъ Петръ Митрофановъ.
Маня, получившая и на вино, и себ на смячки, быстро схватываетъ съ подоконника порожнюю посуду изъ-подъ водки и поспшно выбгаетъ изъ кухни.
III
Маня вернулась изъ винной лавки. На стол передъ Петромъ Митрофановымъ стоитъ маленькая бутылочка съ водкой, именуемая въ просторчіи «мерзавчикомъ». Петръ Митрофановъ все еще ковыряетъ каблукъ сапога, вбивая въ него гвозди съ большими шляпками. Мужикъ-жилецъ въ неопоясанной рубах сидитъ тутъ-же на лавк, улыбается, на водку и творить Петру Митрофанову:
— А со мной, землякъ, винцомъ-то не подлишься?
— Зачмъ-же это я буду съ тобой длиться, если ты меня потчуешь, за дли!
Петръ Митрофановъ кончилъ съ сапогомъ, выпилъ водку, крякнулъ и, отодвинувъ отъ себя лампу, сказалъ Ман:
— Ну, пиши ему письмо въ деревню.
— Сейчасъ — отвчала ему Маня, грызя подсолнухи. — Бумага у васъ есть, дяденька? — спросила она мужика.
— Нтъ, бумаги не захватилъ. Вотъ конвертъ съ маркой купилъ въ лавочк, а бумаги у меня нту. Да я думалъ такъ, что коли ты мастерица сему длу, то и съ бумагой.
— Вырви, Манюшка, изъ тетрадки, — отдалъ приказъ Петръ Митрофановъ, — Коли кто ко мн съ угощеніемъ, то для того всегда можно.
— Да вдь ругается учительница. За это наказываютъ, — замтила Маня.
— Ну, ну… Не разговаривай. Вдь и ты смечки себ получила. Вотъ теперь лущишь.
Маня вырвала изъ тетрадки листокъ бумаги, достала изъ сумки перо, принесла съ подоконника находившуюся тамъ баночку чернилъ и, пріютившись за столомъ, около лампы, приготовилась писать.
— О чемъ писать-то? — спросила она мужика.
— А видишь что, умница… Я вдовый, а у меня дти… Двое дтей махонькихъ при бабушк и при невстк въ деревн. А невстка-то тоже безъ мужа. Мужъ ейный здсь, въ Питер, на заработкахъ, на завод у Берда, но загулялъ, спутался, — разсказывалъ мужикъ. — Наши бабы ему писали, просили денегъ, а отъ него никакого отвта. Такъ бабы написали мн, чтобъ я его постыдилъ и посрамилъ. Въ воскресенье я его видлъ, а онъ пьяный, съ мадамой своей гуляетъ… Тоже съ фабрики женщина…. Чудесно… Я ему говорю насчетъ жены евонной, а онъ и она меня ругать напали. «Отпиши, говоритъ, имъ, что я знать ихъ не хочу, опостылли они мн и никакихъ имъ денегъ не будетъ». Поняла, умница? — спросилъ мужикъ Маню. — Связался онъ тутъ съ полюбовницей.
Маня сидла, выпуча глазенки, и ничего не поняла. Черезъ нсколько времени она сказала:
— Ты диктуй, дяденька, какъ у насъ въ училищ диктуетъ учительница, а я записывать буду.
Теперь въ свою очередь мужикъ выпучилъ глаза.
Онъ тоже не понималъ, что говорить Маня.
— Диктуй… — повторила она. — Говори, что писать… Что, какъ, а я напишу.
— Да вдь ты грамотная. Теб лучше знать, что и какъ…
— Постой… — перебилъ его Петръ Митрофановъ. — Погоди, Манюшка. Прежде всего нужно повеличать по имени и по отчеству, а потомъ поклоны. Какъ бабушку-то, какъ мать-то твою звать? Да и невстку-то какъ звать?
— Арина Андреевна. А невстку Матрена Герасимовна, — далъ отвтъ мужикъ.
— Ну, вотъ и отлично. «Любезная матушка Арина Герасимовна…» Пиши, Манюшка…
Маня начала писать и черезъ минуту прочла:
— «Любезная маменька Арина Герасимовна».
— «Отъ сына вашего Григорія Николаева низкій поклонъ…» — подсказалъ мужикъ.
— «Низкій поклонъ и просимъ родительскаго благословенія на вки нерушимо», — прибавилъ Петръ Митрофановъ. — Я хоть и не грамотный, а письма-то какъ писать знаю… — похвастался онъ.
Маня выводила крупными буквами, что ей говорили, и опять прочитала конецъ фразы:
— «На вки нерушимо».
— А теперь невстк…- продолжалъ Петръ Митрофановъ. — Невстку-то какъ, говоришь, кликать?
— Матреной… Матрона Герасимовна. Работящая баба, крпкая, жильная, а вотъ не далъ Богъ настоящаго мужа. Путанникъ, а не мужъ, хоть онъ и своякъ мн.
— Пиши, Манька… — командовалъ Петръ Митрофановъ. — «А также и любезной невстушк нашей Матрен Говриловон низкій поклонъ отъ деверя вашего».
— Какъ? Отъ кого? — спросила Маня.
— Отъ деверя вашего. Вдь онъ ей деверь приходится, — пояснилъ Петръ Митрофановъ.
— Деверь? Ну, хорошо. «Родительское благословеніе отъ деверя вашего…»- прочитала она.
— Да отъ деверя родительскаго благословенія не надо. Вотъ дура-то! Вымарай родительское благословеніе… Вымарала?
— Вымарала.
— Ну, а теперь пиши, умница, что я посылаю матери старушк три рубля, — сказалъ мужикъ.
— Три рубля?!.- воскликнулъ Петръ Митрофановъ — А говоришь, что денегъ нтъ, угощаешь только мерзавчикомъ. При трехъ рубляхъ мы въ лучшемъ вид могли-бы распить сороковку. И теб-бы досталось.