— Вотъ вамъ сто рублей въ уплату, господинъ Линдэйзенъ, — сказалъ онъ еврею, вынимая ихъ изъ бумажника и тутъ-же сейчасъ сообразилъ, что на расходы ему остается всего три рубля. Сейчасъ я вамъ напишу вексель въ пятьсотъ рублей на три мсяца, и вы мн смняете его на старый.

— Не въ пятьсотъ рублей долженъ быть написанъ вексель, а въ пятьсотъ сорокъ пять, — поправилъ его Линдэйзенъ. — Проценты-то вы и забыли

— Да, да… Пятьсотъ сорокъ пять…

Изнанцевъ принялся писать вексель.

Только что ушелъ еврей Линдэйзенъ съ векселемъ, какъ къ Изнанцеву въ кабинетъ его зашла супруга его Лариса Матвевна. Она была въ фланелевомъ капот съ сильно напудреннымъ лицомъ, и отъ нея такъ и отдавало запахомъ туалетнаго уксуса.

— Ушелъ еврей-то? — спросила она мужа, хотя и видла, что еврея въ кабинет нтъ. — Ну, какъ-же ты съ нимъ сдлался? Неужели заплатилъ?

— Какъ-же я могу заплатить, если у меня денегъ нтъ, — отвчалъ Изнанцевъ. — Вдь я теб, помимо того, что далъ при отъзд денегъ, больше полутора тысячи рублей въ Ниццу переслалъ. Я переписалъ вексель и далъ ему въ уплату сто рублей. Послднія деньги отдалъ.

— Напрасно отдавалъ. Онъ могъ-бы подождать. И переписывалъ напрасно.

— Какъ-же это такъ напрасно? Не уладь я дло — онъ подалъ-бы ко взысканію. Вышли-бы непріятности.

— Ну, какъ онъ сметъ! Жидюга… Ты занимаешь такой постъ. Ты не мелкая сошка… Онъ долженъ за честь считать, что такіе люди… Ну, да все равно… Твое дло, — прибавила Лариса Матвевна, садясь. — А я зачмъ пришла? Давай мн на расходы. Надо обдъ заказать.

— Душечка, я безъ копйки. Я ужъ и то занялъ у Захара девять рублей, чтобы уплатить сто рублей этому еврею! — воскликнулъ Изнанцевъ. — Своихъ у меня не хватило.

Лариса Матвевна сдлала удивленное лицо.

— Однако, какъ-же быть-то? — сказала она. — Вдь безъ обда нельзя… А у меня всего двугривенный.

— Нельзя-ли какъ-нибудь распорядиться, чтобы въ долгъ взяли? Вернувшись со службы, я привезу рублей пятьдесятъ и половину могу теб дать.

— Какъ пятьдесятъ? Какъ половину? Это, значитъ, мн двадцать пять? Да разв я могу быть безъ денегъ? Я завтра-же должна Лидочк корсетъ купить. У ней корсетъ настолько плохъ, что даже бланжетка выпала. Наконецъ, сапоги… А обдъ? А мелкіе расходы? Завтра мы отдохнемъ, а послзавтра должны начать длать визиты… Нужна карета. Да мало-ли что!

Лариса Матвевна такъ и сыпала словами.

— Къ послзавтрему я постараюсь достать денегъ, — сказалъ Изнанцевъ.

— Но сколько-же? Сколько? Вдь мн нужно не меньше ста рублей. Да и сотней рублей я наврядъ обернусь. У насъ нтъ даже кое-какихъ принадлежностей костюма. У меня и у дочери… Самыхъ необходимыхъ принадлежностей.

Изнанцевъ покачалъ головой.

— Странно, что вы, проживъ въ Ницц столько денегъ, не могли себ пріобрсти тамъ даже самыхъ необходимыхъ принадлежностей костюма, произнесъ онъ, тяжело вздохнувъ. — Вдь вы за два мсяца прожили больше двухъ тысячъ рублей.

Лариса Матвевна улыбнулась.

— Принадлежности костюма куплены, даже съ избыткомъ куплены, но он тамъ остались.

— Какъ тамъ? Гд тамъ?

— Боже мой, да въ Ницц, въ гостиниц, въ пансіон.

— Зачмъ-же это он тамъ-то остались? Отчего вы ихъ съ собой не привезли?

Изнанцевъ былъ въ полномъ недоумніи, длая эти вопросы.

Лариса Матвевна слезливо заморгала глазами и поднялась со стула.

— Папочка, ты меня прости. Я должна теб признаться… Вдь съ нами случился большой грхъ, — заговорила она. — То-есть не грхъ, а какъ-бы это теб сказать… большая непріятность… Но ты меня прости… — прибавила она, подошла къ мужу и поцловала его въ голову. — Вдь нашъ большой сундукъ съ вещами въ Ницц въ гостиниц остался. Ахъ… Конечно, это легкомысліе и проклятая рулетка… Я не знаю, право, какъ теб и объявить.

— Говори, говори… Я что-то предчувствую… — глухо произнесъ Изнанцевъ, вскочилъ со стула и заходилъ по комнат, отирая платкомъ лысину.

Жена потупилась и сказала:

— Мы ухали изъ Ниццы, не заплативъ въ гостиниц восемьсотъ франковъ за пансіонъ.

— То-есть какъ-же это такъ не заплатили? А вещи, стало-быть, остались за долги?

— Нтъ, у насъ не оставляли, а мы сами ихъ оставили. Но ты не безпокойся. Вещи не пропадутъ. Стоитъ только послать Марь Ларіоновн восемьсотъ франковъ и на пересылку, она возьметъ ихъ въ гостиниц и привезетъ въ Петербургъ… Такъ мы и уговорились.

Изнанцевъ остановился ходить, развелъ руками, и у него вырвалось:

— Господи! Что-же это такое! Не только безъ часовъ, безъ золотыхъ украшеній, но даже и безъ гардероба въ Петербургъ вернулись! Ну, путешественницы!

— Ты не сердись. Вещи цлы… Все цло… — перебила его жена. — Золотыя вещи въ occasion, а сундукъ съ гардеробомъ въ гостиниц. Проклятое Монте-Карло виновато.

— Похали нервы въ тепломъ климат укрплять… Похали на солнц грться… Морскимъ воздухомъ дышать, — продолжалъ Изнанцевъ. — А сами…