Шрифт:
«Кого люблю, того наказываю». Наказал Ты меня — лучше не надо. Все эти пять лет, кроме всего прочего, я не смогла найти свою любовь — странные отношения со Стасом я в расчет не беру.
Где я ошибаюсь? Я же делаю что-то не так, Отче?
Чувствую себя, будто вернулась на пять лет назад, в ту больницу. И стою на пороге чего-то страшного.
Ситуация с Леной. Ее мне одной никак не решить, этот кошмар раскинул надо мной черные крылья. Ни войны, ни мира. Кроме того, наблюдаю некие внутренние перестроения в своем десятом классе — будто болото вспучивается. Пока не разобралась в их предпосылках, но здесь, уверена, дело нечисто.
Марк и Роберт. Самое главное — Марк, с Робертом проще. Как объяснить мальчишке, что ты всегда рада ему, но что у тебя есть своя жизнь, в которой вы не можете быть мамой и сыном, даже если он сильно хочет?
Ну, и Стас, конечно. Два пропущенных звонка от него: Вероника, как подобает на концертах и серьезных мероприятиях, поставила телефон на беззвучный режим. Перезвоню позже — сейчас не хочется с ним разговаривать. Успокоюсь немного — перезвоню.
Отворачиваюсь от окна. Жужик сидит рядом со мной. В его зубах — поводок: он очень быстро учится тому, что ему надо, а сейчас нужно пойти гулять. Сажусь на корточки и обнимаю тут же завилявшего хвостом пса.
— Ничего, Жужа, еще не все потеряно, — оптимистично заявляю я, — мы с тобой живы, здоровы. С Божьей помощью, верно? А все остальное — будет.
— Тебе, Вероника, зачем телефон нужен? Открой секрет. Звоню, и все без толку…
Наш репертуар неизменен. Опять стебется надо мной.
Или волнуется?
— Ты волнуешься за меня, Стас, что ли?
— Да епт… Нет, радуюсь, что трубку не берешь, а в каком-нибудь кустике валяешься без дыхания… Вы ж любите собирать всякие неприятности, мадам. Чувствую обоснованную тревогу…Ладно, хоре со словами играть. Что было-то?
— Меня пригласили Роберт и Марк в церковь, — отвечаю честно, — два часа проповедь, а в конце Марк играл в спектакле.
Надо видеть злобное лицо Стаса.
— Ну и как? Все, мы мормонки?
— Я не согласна со многими высказываниями их старейшины. Стас, не надо так злиться. Туда я больше не пойду, скорее всего.
Долгий и глубокий вздох Стаса.
— Я молчу, — Стас трясет головой, — я точно молчу. Не, я сто процентов — молчу. О-ох, бл. дь, тяжко… свои-то мозги не вставишь, — сокрушенно ерошит свои короткие волосы.
Смотрю в пол, по сторонам боюсь оглянуться. Целый час я убеждала себя, что все хорошо, и старалась не жалеть ни о чем и не плакать понапрасну. А потом все же перезвонила Стасу и сказала, что сегодня зайду. Но веселее за час мне не стало, сколько не вспоминай жизнеутверждающих цитат классиков — и не классиков тоже.
Неприятно, что так долго себя обманывала — и сама же поймала себя на вранье. А еще уплывающая на волнах разочарования мечта о счастливой семье… вы меня поняли.
— Ладно, — вздыхает еще раз Стас, — мормоны, не мормоны — забыли. Пойдем? В шахматы сыгранем? — его рука касается моей талии.
— Сыграем, — я уже направляюсь в сторону кухни. — Сегодня только в шахматы?
— Ку-уда? — Стас ловит мою руку и ведет за собой в ту белую гостевую комнату с большой кроватью.
— Вот, значит, какие у вас шахматы? — впервые за вечер улыбаюсь искренне.
Я очень даже за этот вариант шахматных партий. Стас уже который раз встречает меня без майки, в одних джинсах (мы завели новую моду — так и снимать с себя меньше одежды, и очень живописно), так что разглядывание скульптурно вылепленных мускулов настраивает на определенные раздумья. Стас в курсе: ими пользуется очень умело.
И вдруг я понимаю, что больше в этой самой комнате не хочу находиться ни минуты.
Знаете, как бывает. Часто говорят о внезапном прозрении. Вот оно и пришло ко мне после двухчасового пребывания с Робертом в том зале ДК, которое сняли для себя мормоны и использовали как храм. Но храм-то не там! Храма там нет! И этот зал использует кто ни попадя. Говорят, вечеринки геев нашего города в нем проходили тоже.
И нельзя было говорить в этом зале о самом дорогом. Для дорогого нужно всегда свое место — пусть маленькое, неприметное, но — родное. А не проституточные стены чужого помещения: сегодня — концерт, завтра — проповедь, послезавтра — оргия.
Таковы и всякие гостевые комнаты. Сколько было в них людей до тебя — и сколько будет после…
Вконец изменившееся Вероникино сознание.
— А ведь это же не твоя комната, Стас! Покажи мне свою!
— Нужна она тебе? В ней ничего интересного, Вероничка, — но я уверенно подмечаю ложь.
— Раз ничего интересного, покажи тем более. Тебе же нечего скрывать, Стас, правда? — прием из копилки Нины Петровны. Стою в дверях белой гостиной, наивно хлопаю глазами, но не тороплюсь войти.