Сам Стас давно разучился искренне и радостно разговаривать. Слушал, дивился и немного завидовал, что цинизм не коснулся Веронички своим всепроникающим дыханием. Как ребенок, ей-богу. Пострадавший, настороженный, недоверчивый, но всегда благодарный за любое проявление теплого чувства ребенок.

Это было странно, смешно, необычно. Но все равно — притягательно.

Стас, в общем-то, понимал, почему мормон так и вьется вокруг молодой хорошенькой учительницы.

И понимал, из-за чего, кроме всего прочего, не хочет Веронику потерять.

Он сделает все, что в его силах, чтобы заставить ее хоть еще недолго побыть рядом. Засунет кое-куда свои шуточки и злые подколы, которые ей так не нравятся. Постарается казаться милым. Придумает, что можно сделать еще. А там, глядишь, Вероника разочаруется в мормоне…

Стас откинулся на спинку стула и закрыл глаза. «Сегодня играем в шахматы, только в шахматы, — заявила вредная Вероника, расставляя фигурки на доске, — я давно уже не играла с тобой. Потеряешь наработки…»

Улыбнулась ласково и чуть грустно. Как будто уже прощалась с ним.

А Стас не смог сказать ни слова против. Впервые в жизни.

— Вероника Васильевна, ну дава-айте поговорим, — ноет Марк, — дава-айте сегодня писать диктант не будем. А?

— Диктант мы напишем, Марк. После поговорим…

— Ну не-ет… — тянет хитрый мальчишка.

Он уже извел все лимиты разговоров, рассказав мне об одноклассниках, компьютерных играх (с друзьями втихаря от папы играли, но я же не выдам), новой театральной постановке в церкви, а еще о том, как нахлебался воды в бассейне. Я уже и осуждающе посмотрела на Марка, и посочувствовала великому водохлебу, и узнала исчерпывающую информацию о новой пьесе, автор которой — Лена. «Елена Витальевна нас учит», — со вздохом произнес Марк. Почему со вздохом — не спросила.

Мы занимаемся с ним на кухне, как и со всеми моими другими учениками. В комнату не хочется водить посторонних, там — только мое пространство. А на кухне хорошо, тепло и уютно. Здесь тарелки, чашки и ложки спрятаны по шкафам, максимальное количество свободного места. А в конце занятия угощу сластену кексом с цукатами — я Марку обещала. Запах уже давно ползет по всей кухне. Он мешает моему ученику: мальчик то и дело кидает голодные взгляды на духовку.

— Марк, соберись, — строго говорю я, — уже сорок минут прошло, а ты еще словечка не написал.

Марк с неохотой сжимает в кулачке ручку. Я начинаю диктовать текст, и минут пятнадцать Марк изо всех сил держится. Но лишь только проговариваю последнее предложение, мальчишка чуть ли не с радостным воплем отодвигает тетрадь ко мне.

— И ты считаешь, я это должна проверить?

— Вероника Васи-ильевна, — канючит Марк, — ну я не могу-у сегодня много проверять и писа-ать… Мне еще в церкви писа-ать…

— В смысле?

— Елена Витальевна мне дает переписывать роль. Роль така-ая длинная!!! — Марк трясет кистью, — У меня всегда руки устают. Я выучил отрывочек, но там еще мно-ого таких отрывочков, и все надо переписать от руки. Так Елена Витальевна говорит.

— Марк, понимаю, что еще придется писать, но…

— За мной папа приедет.

— И?

— Вероника Васильевна, идемте с нами в церковь! Пожалуйста! Я так хочу, чтобы вы с нами были!

— Марк… — останавливаюсь и раздумываю, что сказать, чтобы и ребенка не обидеть, и церкви избежать.

Вот она, Вероника. Самая сложная загвоздка. Церковь, церковь…

Мормоны же не женятся на тех, кто не мормонки. Или женятся?

Мне придется покреститься в эту религию. А как иначе? Рано или поздно наступает такой момент, когда женщине приходится выбирать: или с мужем, или при своей точке зрения. В некоторых семьях многие вопросы проходят безболезненно, даже такой неоднозначный, как отношение к религии. Но не с Робертом. Он слишком увяз в мормонстве, и даже не в самой вере дело, а в семейственных отношениях внутри церкви. Один старейшина Беннет чего стоит.

Смогу ли повернуть семейный парус так, чтобы увести корабль из гавани мормонства? Кто Роберту я, и кто — Беннет?

Боже, о чем думаю?

Марк заглядывает мне в глаза, все старается подвинуться поближе — прямо как Жужик, запертый сейчас в комнате (он, как и запах кекса, мешает Марку сосредоточиться). В школе Марк последним отходит от моего стола, когда звенит звонок, и первым на переменке подбегает с вопросами, и еще сотня мелочей, например, какая-нибудь конфетка в угощение или ощутимым толчок в спину соперника, который решил занять мое внимание чуть больше положенного.

Я замечаю симптомы болезни, и они меня очень настораживают. Нельзя давать мальчику необоснованных надежд, он слишком хочет ко мне привязаться…

Не умею я работать на два фронта.

Нужно…

А с другой стороны, может, Роберт скажет, что я ему не подхожу. Вот, например, после разговора о религии. Я же откажусь вступить в их прекрасную секту. Марк — не Марк, любовь — не любовь, но предать свои взгляды на жизнь…

Марк надувает щеки, высматривая в написанном ошибки, и держит наготове карандашик — он всегда подчеркивает карандашом сложные места, в которых сомневается, а потом возит по тетрадке стеркой, убирая его следы.