В годы «холодной войны» китайская пропаганда против СССР считалась гораздо менее опасной, чем западная. После окончания «холодной войны», хотя соотношение национальной мощи Российской Федерации и Китая изменилось гораздо больше (и не в пользу России), чем соотношение Россия – США, чувство обиды на Америку было гораздо острее, чем зависть к успехам Китая. Американцев многие в России обвиняют в стремлении переделать мир, в то время как желание китайцев занять в мире «подобающее положение» рассматривается как законное. Более того, для очень небольшой части российской элиты вассализация России, ее временное подчинение Китаю в современных условиях предпочтительнее европеизации15.

Становление в середине – второй половине XIX в. русского национализма, а затем в XX в. официальной идеологии советского коммунизма потребовало формирования образа врага в лице наиболее сильного противника – Европы (Британской империи, Германии, впоследствии США и Запада в целом). Впервые «противостояние России и Европы» констатировал Николай Данилевский16. Отправной точкой для классического русского национализма послужил Берлинский конгресс 1878 г. На этом фоне «второй (восточный) фронт», вновь открывшийся в связи с поражением России в войне с Японией (1904–1905 гг.), а в 1960-1980-х годах в связи с противостоянием СССР и Китая, играл важную, но в целом второстепенную роль. Получившие распространение в элитном и массовом сознании на рубеже XIX и XX вв. и вновь столетие спустя тезисы о восточной опасности (соответственно «желтой», китайской и японской, и «зеленой», исламской) были лишь приложением к главному тезису – опасности с Запада17.

В 1917 г. непосредственно перед большевистским переворотом Россия находилась в союзнических отношениях с Францией, Британской империей и ее доминионами, США, Италией и Японией, т. е. практическими со всеми (кроме Германии) странами будущей «семерки». Тем не менее союз с Западом против «центральных держав» почти не оставил добрых воспоминаний. В Антанте Россия участвовала на вторых ролях. После 1917 г., по утверждениям коммунистов и их сторонников, Запад путем военной интервенции пытался свергнуть советскую власть, по мнению же монархистов, не поддержал всей своей мощью белых, а затем установил отношения с красными. Даже Александр Яковлев писал, что для него лично «остается загадкой, почему западные демократии столь быстро смирились с режимом, пришедшим к власти в 1917 г.»18. Другие считают, что знают ответ. Главное для Запада – сдержать мощь России. Дипломат и исследователь Сергей Кортунов отмечает, что Запад столь снисходителен к Ленину (разрушителю империи) и нетерпим к Сталину (ее реставратору) потому, что главный интерес Запада состоит в максимальном ослаблении России. Вывод для многих очевиден: в союзе с Западом России уготованы лишь жертвы и неблагодарность.

Тем не менее такой вывод нуждается, как минимум, в коррекции. Опыт союзничества России/СССР с США, Англией и Францией в годы обеих мировых войн требует более внимательного отношения. Если бы не бездарное руководство и зачастую безответственное поведение Николая II, судьба России в XX в. сложилась иначе. В Ялте и Потсдаме Запад признал за Москвой традиционные геополитические интересы Российской империи, а в Хельсинки – расширение сферы влияния далеко за их пределы.

«Холодная война» стала неизбежной в результате внутренней природы советского режима, а не антагонизма геополитических интересов СССР и США. Капиталистическая и демократическая Россия 1945 г., вполне вероятно, вступила бы с Америкой в отношения взаимозависимости, которые не исключали бы конкуренцию, но ставили бы ее в русло мирного развития. Напротив, взаимная боязнь того, что противник преследует цель свержения чужого режима, предопределила тотальный характер «холодной войны», которая не переросла в горячую лишь из-за наличия фактора ядерного оружия. Недолгие периоды разрядки носили тактический и поверхностный характер. «Кроме того, – справедливо отмечал Алексей Арбатов, – подобное сближение, предполагающее большую открытость и контакты с внешним миром, немедленно порождало опасность эрозии режима внутри страны, что провоцировало откат назад и быстрое возвращение к «холодной войне»19.

Несостоятельны и попытки представить отношения России с западными странами в виде «вечного противостояния». Для Данилевского, писавшего свой труд под впечатлением Берлинского конгресса 1878 г., противником была практически вся романо-германская Европа. Для его современных эпигонов историческим врагом России являются англосаксы и поляки (этим, кстати, объясняется их особая нелюбовь к Збигневу Бжезинскому: он принадлежит к обеим группам). Их мечта – объединение «старой Европы» и России для противодействия США и их новым союзникам в Центральной и Восточной Европе, Балтии и на Кавказе. В действительности Россия, как и все другие европейские страны с богатой историей, союзничала и воевала с разными странами. Часто при этом одни и те же страны (например, Германия) из союзника превращались в злейшего врага, затем опять в союзника, после чего следовала новая война, сменявшаяся новым партнерством, и т. д.

Россия – лидер особой «евразийской» цивилизации. Ответом усилившегося и восстановившего независимость Российского государства на проблему обеспечения безопасности стала политика неуклонного расширения собственного стратегического пространства по всем азимутам – как посредством мирной колонизации и «добровольных» присоединений народов и территорий, так и путем прямых завоеваний. В конце концов геополитическая экспансия утратила первоначальный оборонительный характер и превратилась, как и в случае других великих держав, в инерцию и самодовлеющую ценность, а затем, после 1917 г., приобрела значение идеологической миссии. Империя служила материальным обоснованием авторитаризма.

Идея России – «держателя как мирового цивилизационного, так и силового баланса»20, иными словами, мирового балансира, была заимствована российскими эпигонами геополитики у ее отца-основателя Хэлфорда Маккиндера. Такая позиция хорошо укладывалась в политическую программу противодействия усилиям США, которые полагались направленными на то, чтобы раз и навсегда разрушить евразийский геополитический монолит.

В условиях исчезновения Евразии как подконтрольного Москве центра силы Россия все больше «проваливается» между Востоком и Западом. Вместо силового доминирования в Центральной и Восточной Европе и Центральной и Восточной Азии она оказывается зажатой между расширяющейся Европой и динамичной Азией.

Консервативная патриотическая интеллигенция, впервые открывшая для себя Данилевского и Струве, выступила с альтернативным европейским проектом. «Попытка решить противоречия между Европой и Россией через втягивание России во внутриевропейские коалиции и превращение в часть Европы ложна и обречена на фиаско, – писала идеолог парламентской фракции «Родина» Наталья Нарочницкая. – Нельзя большее интегрировать в меньшее, не расчленив и не уменьшив это большее»21. Вместо того чтобы стучаться в двери Запада и копировать Германию, Россия, по мнению адептов этой концепции, должна была «возглавить свою Европу».