Уже в 1993 г., однако, главной проблемой российско-западных отношений стало расширение НАТО на восток. Летом 1993 г. Ельцин сказал президенту Польши Леху

Валенсе, что вступление в НАТО – дело самих поляков. Это заявление вызвало немедленную и крайне негативную реакцию со стороны российского Генерального штаба и большей части политического истеблишмента. Ельцин, который нуждался в поддержке военных в противостоянии с Верховным Советом, отступил. Уже после развязки кризиса власти в Москве, 25 ноября 1993 г., Служба внешней разведки (СВР) России, которую возглавлял тогда Е. Примаков, опубликовала доклад «Перспективы расширения НАТО и интересы России». СВР признавала, что Россия не имеет права и не имеет возможности диктовать странам Центральной и Восточной Европы линию их поведения. В то же время российская разведка настаивала, что процесс вхождения этих стран в НАТО должен был проходить с учетом мнения России. Наконец, авторы доклада ставили взаимодействие и партнерство Российской Федерации с НАТО в зависимость от учета Западом российских озабоченностей. В противном случае предполагались негативные политические и военные последствия55.

Позиция силовиков была сформулирована четко, хотя и нереалистично: Москва должна обладать правом вето на вступление своих бывших сателлитов в западный альянс. Позиция МИД России, напротив, страдала и нечеткостью, и нереалистичностью: вступление стран Центральной и Восточной Европы в НАТО объявлялось контрпродуктивным без России. Авторы документа поясняли, что расширение НАТО без России не соответствовало российским интересам, поскольку это понижало ее статус, означало вотум недоверия российской демократии и таило в себе возможность возврата к противостоянию56. Раскритиковав расширение НАТО без России, МИД тем не менее не предложил Кремлю самому подать заявку на вступление.

С инициативой выступили США, разработавшие с союзниками по НАТО программу «Партнерство во имя мира». Страны Центральной и Восточной Европы приветствовали ее, когда увидели, что «Партнерство…» – не альтернатива членству в НАТО, а путь к вступлению в альянс. Это же обстоятельство определило негативную позицию российских силовых структур. Применительно к самой России, по мнению военных, программа страдала теми же коренными недостатками, что и ССАС: России предлагали сотрудничество на общих основаниях. Практический смысл партнерства заключался в постепенном приведении всей военной сферы – от гражданско-военных отношений и военного планирования до военного образования и обучения – к стандартам, принятым в НАТО. Для стран-кандидатов речь шла о «дорожной карте» вступления в альянс, их министерства обороны с энтузиазмом включились в конкретную практическую работу. Для Российской Федерации, поскольку она в НАТО не стремилась, напротив, «Партнерство во имя мира» означало неприемлемое с точки зрения генералитета вмешательство бывших (и будущих) оппонентов в «святая святых» обеспечения национальной безопасности. В результате формально верх взял Козырев: Россия подписала документ о присоединении к программе в апреле 1994 г., но лишь в июне 1995 г. была согласована индивидуальная программа партнерства. Даже после этого Россия оставалась одним из наименее активных участников программы.

Действительная проблема расширения НАТО для российского политического и военного руководства заключалась в исчезновении стратегического буфера между Россией и Западом и окончательном переходе стран Центральной и Восточной Европы в западную зону влияния. Именно этот буфер рассматривался российскими военными стратегами в начале 1990-х годов как реальная гарантия безопасности России. Существование политической «нейтральной зоны» оставляло возможность возвращения этих стран или хотя бы некоторых из них в российскую сферу влияния – по мере стабилизации внутреннего положения России и укрепления ее международного влияния.

Начиная с 1994 г. российские изоляционисты собирали национал-патриотические силы для борьбы с козыревским «капитулянтством». С точки зрения не только изоляционистов, но и многих прагматиков, Россия не приблизилась к Европе, а оказалась отброшенной на допетровские позиции. Наступивший в конце 1994 г. в отношениях между Россией и Западом «холодный мир»57 усилил позиции российских изоляционистов. Вместе с прагматиками они попытались использовать разногласия на Западе для сохранения буферной зоны между Россией и НАТО. Со своей стороны, Запад фактически предложил России пройти тест. Если она по-прежнему великая держава, она будет в состоянии предотвратить существенное ухудшение своих позиций в Европе. Если нет, то расширение НАТО состоится вопреки протестам России, которая утратит прежние статус и роль и займет периферийное положение в Европе.

В результате, несмотря на победу изоляционистов внутри страны, Россия оказалась слишком слабой и зависимой, чтобы навязать другим странам свою волю. Итогом стало унизительное поражение российской внешней политики, смягченное «прагматичным» соглашением об основах отношений между Российской Федерацией и НАТО. Отношения с НАТО стали заложником, с одной стороны, политических трений между Россией и странами Запада по таким проблемам, как конфликт в Боснии, а с другой – внутриполитической борьбы в России (в частности, между Кремлем и оппозиционным ему парламентским большинством). Уступчивость депутатов по важнейшим для президентской администрации вопросам (таким, как бюджет) часто компенсировалась безудержной риторикой по вопросам внешней политики и блокированием сближения с НАТО.

Россия стремилась к исключительности, «статусности» своих отношений с альянсом. Предсказуемая неудача мертворожденной идеи «паритетного» партнерства между НАТО и СНГ (разумеется, во главе с Россией) была особенно неприятной на фоне активизации партнерства с НАТО ряда стран СНГ (Украины, Грузии, Азербайджана, Узбекистана) и вступления в НАТО бывших членов ОВД. Последнее было частично компенсировано подписанием в мае 1997 г. в Париже Основополагающего акта Россия – НАТО. Не признавая легитимности расширения, Москва продолжала стремиться к возможно более «равновесным» отношениям с альянсом. В попытке найти способ «уравновешивания» расширения НАТО российские политики (Примаков и др.) предлагали реинтегрировать постсоветское пространство в рамках СНГ. Этот план был заведомо нереалистичен. В то же время сближение с Белоруссией было возможно и желательно. Российско-белорусское сообщество, затем союз, оформившиеся в 1996–1997 гг., представлялись барьером на пути дальнейшего продвижения НАТО на восток и одновременно первым шагом на пути к более широкому объединению ряда государств вокруг Москвы.

Создание в 1997 г. Совместного постоянного совета (СПС) Россия – НАТО впервые создало институт для консультаций и практического сотрудничества между Россией и альянсом. В принципе СПС открывал широкие и далеко идущие перспективы. Вскоре после подписания акта между НАТО и Россией Г. Киссинджер публично высказывал опасения, что СПС может подменить собой Совет НАТО: не будучи членом альянса, свободная от каких-либо обязательств в этой связи, Россия получала бы возможность участвовать в работе НАТО с правом решающего (и блокирующего) голоса.