— Кто бы мог разрушить этот наш кремль, раз нет у нас злых врагов? Разве что полчища Асуриев [20] могли разрушить его?

Но лишь только они приблизились, стало очевидно, что кремль разрушился сам собой, и вот все тридцать три тэнгрия, во главе с Хормустой–тэнгрием, рассуждали между собой, от какой же именно причины мог разрушиться кремль, и тогда за беседой Хормуста–тэнгрий стал вспоминать:

— Еще перед тем, как Будда Шигемуни явил образ нирваны, я был у него на поклонении, и заповедал мне Будда после поклонения ему, чтоб по истечении пятисот лет я послал на землю одного из трех своих сыновей. В мире, говорил он, настанут смутные времена: сильные будут хватать и пожирать слабых; дикие звери станут пожирать друг друга. Но я забыл про этот завет Будды, и вот живу не пятьсот, а уже семьсот лет.

И составили между собою великий совет тридцать три тэнгрия во главе с тэнгрием Хормустой. И отправил Хормуста–тэнгрий посла к трем своим сыновьям.

Посол обратился к старшему из братьев, по имени Амин–Сахикчи [21] , и сказал:

— Любезный мой. Твой батюшка, Хормуста–тэнгрий, послал меня передать тебе его повеленье идти в мир и сесть на царский престол.

Амин–Сахикчи отвечал:

— Я — сын Хормусты–тэнгрия. Однако, хотя бы я отправился, что из этого выйдет? Ведь я не смогу сесть на царский престол. Если же пойдет на землю сын самого Хормусты–тэнгрия и не сможет сесть на царство, то он только уронит тем славу и власть царственного родителя. Я бы очень хотел и не то что отказываюсь идти, но я докладываю так единственно по неспособности своей занять царский престол.

Приняв этот ответ, посол отправился к среднему брату Уйле–Бутугекчи [22] .

— Любезный мой, — сказал он. — Я имею передать тебе повеление твоего батюшки идти в мир и сесть на царство.

Уйле–Бутугекчи отвечал:

— Разве я не сын Хормусты–тэнгрия и разве живущие в мире существа не люди Златонедрой Земли? Я хоть бы и отправился в мир, все равно не смог бы сесть на царство. Наконец, при чем тут я? Ведь есть, кроме меня, старший брат: разве не уместно было бы ему, Амин–Сахикчи, и сесть на царство; или, может быть, младшему брату, Тэгус–Цокто [23] ?

Когда посол отправился затем к Тэгус–Цокто и передал ему то же свое повеление, Тэгус–Цокто отвечал:

— Если судить по старшинству, то надо было бы идти старшему брату, Амин–Сахикчи, или среднему — Уйле–Бутугекчи. При чем же я? Пойти–то я и пошел бы, но вдруг я окажусь неспособным: а разве мне дела нет до славы и власти царственных моих родителей?

Так ответили послу три сына Хормусты, и, приняв их ответы, посол предстал пред тэнгрием Хормустой и тридцатью тремя тэнгриями.

— Вот полностью ответы трех твоих сыновей, — доложил он.

Тогда Хормуста–тэнгрий приказал позвать к себе трех своих сыновей и, лишь только те явились, встретил их такими словами:

— Я посылал вас в мир не по пустому предлогу, уверяя, что в мире наступили смутные времена. Но я посылал вас в силу заповеданного мне повеления Будды. «Не мои ли вы сыновья?» — думал я. Однако выходит, что отцом–то оказываетесь вы, а я — ваш сын. Что ж? Садитесь втроем на мой царский престол и исполняйте все мои обязанности, каковы бы они ни были.

После того, как Хормуста–тэнгрий произнес эти слова, три его сына сняли шапки и, став на колени, поклонились.

— О, царь наш, батюшка! — сказали они. — Зачем изволишь говорить такие слова?

И Амин–Сахикчи продолжал:

— Мыслимо ли не пойти по приказу своего царственного родителя? Однако можно и пойти, но не суметь сесть на царский престол. А разве к славе вашей будет, если земные люди станут глумиться, говоря: «Как же это так? Явился сын самого Хормусты–тэнгрия, Амин–Сахикчи, и не сумел сесть на царский престол». Ужели мне отправляться с мыслью, что я лишь по имени сын тэнгрия? И можно ли сказать, что я взвожу напраслину на своего младшего брата, доказывая, что этот Уйле–Бутугекчи все, кажется, может: взять, например, стрельбу из лука на играх по окончании великого пира у семнадцати тэнгриев сонма Эсроа, и что же? Этого Уйле–Бутугекчи не превзойдет никто, он сам превзойдет всех; или, например, когда точно так же затеваются игры с состязаниями в стрельбе из лука или в борьбе у преисподних драконовых царей, опять никто не осилит его. Во всевозможных искусствах и познаниях этот Уйле–Бутугекчи — совершенный мастер. Ужели же отправляться нам с мыслью, что мы лишь по имени сыновья тэнгрия? Ему же хоть и отправиться — будет по силам.

И сказали тридцать три тэнгрия:

— Действительно, во всем справедливы эти речи Амин–Сахикчи. В чем бы мы ни были доблестны и что бы ни затевали — стрельбу ли, борьбу ли — во всем он превосходит и побеждает всех нас. Поистине справедливо сказал Амин–Сахикчи.

Так отозвались тридцать три тэнгрия, и Тэгус–Цокто прибавил:

— Говорить ли о том, что и я могу лишь подтвердить решительно все ими сказанное? Все это — чистейшая правда. 3

И опять сказал Хормуста–тэнгрий:

— Ну, Уйле–Бутугекчи! Вот что все они говорят. Что же теперь скажешь ты сам?

— Что я скажу? — отвечал он. — Прикажет царь–батюшка идти — и пойду.

Родитель мой, Хормуста–тэнгрий! Дай мне свой черносиний панцирь, сверкающий блеском росы; дай мне свои наплечники цвета молний; дай мне главный свой белый шлем, на челе которого изображены рядом солнце и луна; дай мне тридцать своих белых стрел с изумрудными зарубинами и свой черно–свирепый лук; дай мне вещую саблю свою с тремя злато–черными перепонками; дай мне всюду прославленный золотой свой аркан. Дай мне большую секиру свою, булатную, весом в девяносто и три гина [24] , а также и малую булатную секиру свою, весом в шестьдесят и три гина. Дай мне и девятирядный железный аркан свой. Будь же милостив все это полностью мне ниспослать, лишь только свершится мое возрождение в мире.