Но один из них ленился собирать себе пищу каждый день и как–то сделал себе запас сразу на два дня. Это ему понравилось, и он стал заготовлять плоды на более долгий срок.

Это заметили другие тэнгрии и последовали его примеру. От этого произошло неравенство: одни делали запасы на более долгий срок, другие не находили такого количества плодов; одни добывали лучшую пищу, другие — похуже. Родилась зависть, потом начались ссоры и окончилось это враждой и преступлением. Тэнгрии уже не жили, как раньше — они узнали грех, преступление, узнали стыд и различие между мужчиной и женщиной. И стали тэнгрии обыкновенными людьми.

Долго они ссорились между собой, жили без веры и хана. Видя, наконец, что так жить нельзя, они выбрали себе царя. Это был Мамбу–Гурба, первый хан на земле. Но не все люди подчинились этому выбору. Многие ушли на запад и создали там государство Пелинов [10] , на юг ушли Бэ–бэ [11] , и на востоке образовался народ Хара–Хитат [12] . На месте остались Джагары. За это самовольное разделение Бурханы перепутали их язык. Из Хара–Хитат вышли китайцы, чахары, солоны и маньчжуры. От быка Пелина и женщины Бэ–бэ, пришедших в Монголию, произошли монголы. От связи Бурхана Очирвани [13] самостоятельно произошли тибетцы. Родоначальниками их были горный дух Арьябало и обезьяна, которая была воплощением Дарэхэ. У них было сто детей, которым скоро нечего стало есть. Тогда родители отправились к Бурханам и просили их спасти детей. Бурханы дали им горсть пшеницы, которую тибетцы посеяли, и с тех пор они занимаются хлебопашеством. Народ разросся, но долго еще оставался без царя и без веры.

Однажды у Джагарского хана родился сын, у которого нижние веки были до того велики, что он мог смотреть только вверх. Хан испугался такого чудовища и велел его бросить в реку. Ребенок не утонул, а был выловлен добрыми людьми, которые и воспитали его. Только научившись ходить, он сбежал от них. Долго шел он на северо–запад и наконец пришел в Тибет. Тут его встретили четыре человека, которые стали его расспрашивать, кто он и откуда пришел. Царевич на это только показывал на небо. Тибетцы поняли, что он пришел с неба, и решили сделать его своим царем. Посадив его к себе на шею, они понесли его домой, и скоро он всеми были признан ханом Тибета. Назвали его Нати–Дзамба, что значит «садись на шею».

У Нати–Дзамба было тринадцать сыновей, между которыми он поровну разделил свое царство, но потом эти княжества опять соединились и образовали три провинции Тибета.

Долго еще народ пребывал в темноте. Только 26–й хан Татерин–Нандзан принял настоящее учение, но донести его до народа не был в состоянии. Это, наконец, сделал 32–й хан Срондзон–Гамбо, и он же построил Лхасу [14] ; 38–й царь Дэсэрэн–Дэцэн окончательно укрепил веру Бурхана Бакши. После него до настоящего времени было еще 15–16 царей. Со времени же Нати–Дзамба до наших дней прошло более 2000 лет.

Цари происходят: русский — от Очирвани, тибетский — от Арьябало, маньчжурский — от Мандзышира.

Остальные цари не божественного происхождения. Веру, закон и возможность познать Бога людям дали Бурхан–Бакши, Шигемуни, Дзунхава, Иисус Христос и Магомет. Каждому народу Бог дал особый закон. Магометанам он указал воевать и убивать, монголам он велел жить честно, молиться и никому не делать зла.

Монголам было дано десять заповедей. Те, которые ни разу их не нарушат, переродятся Гегэнами, Хубилганами или ханами. Праведные люди, но грешившие, будут в следующей жизни обыкновенными людьми, еще более грешные, но все же чистые — станут нищими или калеками. Из грешников наиболее легкие попадут в ад, более тяжкие будут Бериты, а самые отчаянные возродятся животными, начиная от слонов и кончая муравьями и вшами. Чем мельче животное, тем наказание строже, так как душе, чтобы получить прощение, надо будет пройти через перерождения всех зверей до самого крупного включительно.

Давно, очень давно, на земле был всего один хан — китайский император. У него было сто восемь жен. Они жили по две, и к ним было приставлено по одному евнуху и по одной служанке. Кроме этих лиц царицы никогда никого не видели.

Одна из младших жен страстно хотела иметь ребенка, но хан уже давно не обращал на нее никакого внимания. Тогда, хатун [15] стала принимать разные лекарства, и через год у нее действительно родился ребенок. Узнав об этом, хан страшно рассердился и хотел ее казнить. В ужасе хатун обратилась за помощью к Богдо–Гегэну, и он посоветовал ей сказать, что она о ребенке молилась Мандзыширу, и он дал ей его. Царица так и сделала, но хан немного усомнился в этом и приказал на необитаемом острове оставить на год живую корову и глиняного быка. Если бы за это время у коровы родился теленок, царица очистилась бы от всяких подозрений. Теленок родился, но хан все же удалил хатун и от себя.

Также подвергся опале и Богдо–Гегэн, который был ее другом. Поместили их вместе, и царица обратилась в служанку Гегэна.

Жили они вместе уже около года. Царица добросовестно исполняла свои обязанности, святой же был всецело погружен в свои книги. Однажды хатун пошла за водой. Сын ее остался дома под присмотром Гегэна, но скоро ему надоело сидеть одному, и он убежал. Святому стало стыдно, что он не сумел его уберечь, и он испугался, как бы с ребенком чего не случилось. Чтобы не причинить царице горя, он слепил из теста мальчика и вдунул в него душу. Но оказалось, что настоящий — не пропал, и вышло только то, что люди стали обвинять и Гегэна и хатун в сожительстве. Узнал о появлении второго ребенка и китайский император и страшно рассердился на безнравственного ламу. Немедленно его войска выступили в поход, чтобы наказать Гегэна и хатун. Когда же они подошли, святой нарвал травы и разбросал ее вокруг себя. Трава эта обратилась в людей, которые и разбили войско китайское. После боя Гегэн поручил царице управлять этими людьми.

Они все были с белыми, красными и желтыми волосами — по цвету травы, из которой Гегэн их сотворил. Под предводительством своей царицы новые люди ушли на север и образовали там русский народ.

Много лет тому назад в пределы Китая пришел отряд в две тысячи человек. Воины пришли с Запада. Одеты они были не так, как китайцы, были белы лицом и хотя знали по–китайски, но между собой говорили на никому не известном языке.