– Ты у нас мастер дизайна, а я – королева благотворительных распродаж. Давай-ка попробуем поставить точку после слова «церковь».

Как обычно, объявление получается почти неотличимым от предыдущего, не считая даты. Джилл стоит у принтера. Я беру ключи от машины и накидываю пальто.

– Поторопись, – подгоняет она. – Мы опаздываем. Пусть мы всего лишь добровольцы, но это не оправдание для непрофессионализма.

В машине она все время твердит, чтобы я следила за дорогой, и поднимает крик, если пропускаю поворот. Когда мы выходим, она напоминает, чтобы я не забыла ключи внутри, и советует быть поаккуратнее с коробками и посудой.

Мы сваливаем громоздкие мешки и коробки в дальнем углу церкви. Я сую руку в черный пластиковый мешок и начинаю разбирать одежду. Изнутри тянет застарелым потом, сыростью и пылью – «Eau de Jumble» [9] , как говорит Джилл. Пора бы привыкнуть после стольких распродаж, но тошнота опять подступает к горлу.

Я достаю пальто с меховым воротником, отцепляю от него топ в блестках, складываю то и другое вдвое и бросаю на стол с женской одеждой.

– Быстро ты с этим разбираешься, не хуже самих покупателей. – Джилл открывает еще один черный пластиковый мешок, откуда тоже отвратительно воняет.

– Не хочу весь день здесь торчать, – отвечаю я. – Мне надо домой. Куча бумажной работы.

Это даже не совсем ложь, но я на всякий случай прячусь за длинной занавеской в цветочек.

Закончив, мы отходим подальше и разглядываем вешалки с одеждой и столы, заваленные убогими безделушками. Руки у меня стали грязные и шершавые, свитер пропитался «Eau de Jumble».

Предлагаю Джилл чашку чая, она соглашается. Иду в маленькую кухню при церкви. На руки льется чуть теплая влага из электронагревателя. Жидкое мыло так сильно разбавлено водой, что почти не пенится.

Слышу, как звонит мой телефон, – и бросаюсь к нему, вытирая на бегу руки об юбку. Джилл стоит, склонившись над столом, и смотрит на трубку. Поднимает на меня взгляд: в глазах, все еще прищуренных от усилия разглядеть надпись на экране, читаются любопытство, гнев, разочарование.

– Ты же сказала, что с ними покончено, – шипит она.

– С кем?

Джилл машет рукой в сторону телефона.

– На экране только что высветилось имя Либби! – ярится она. – Я не подглядывала, просто любопытно стало, что это у тебя за новая штуковина. Знай я, как тут отвечать на звонок, все бы ей высказала!

Телефон пикает – пришло голосовое сообщение. Я протискиваюсь мимо Джилл и хватаю его со стола.

– Ты невозможная дура, Бет, – говорит Джилл. – Сама себе злейший враг.

Она быстро уходит на кухню, что-то бормоча себе под нос, и ее шаги эхом разносятся по церкви.

Сообщение оставила Либби. Голос усталый. Подавленный. Злой.

– Надеюсь, вы довольны, Бет. Благодаря вам у Эсме случился припадок, каких еще не было. Она несколько дней в себя приходила. Это вы уговорили ее общаться за моей спиной, письма писать по электронной почте и все прочее. О чем вы думали? Раньше она мне никогда не врала. Мало вам, что дочь и так стала мне чужой из-за всего этого? Не лезьте в нашу жизнь, Бет. Это нечестно по отношению к ней и ко мне.

Я слышу Джилл в кухне, понимаю, что и она меня слышит, но мне нужно перезвонить Либби немедленно. Не ожидаю, что она возьмет трубку, но она берет.

– Что с Эсме? – спрашиваю я, стараясь говорить не слишком громко. – Что случилось?

– Это я у вас должна спросить! Это вы ее доставали расспросами!

– Я ничего не говорила, Либби. Почти ничего.

– Говорили. Спрашивали, помнит ли она, что с ней случилось. – Какое-то время Либби молчит. – Я видела в компьютере.

– А, значит, вы все же разбираетесь в компьютерах! – Я не хочу, чтобы это прозвучало торжествующе, но меня поймали на месте преступления, и теперь волей-неволей приходится огрызаться.

– Нет, – говорит она. – Я прочитала вашу милую беседу, только когда нашла Эсме на полу возле компьютера, а на экране этот… «Фейсбук».

– Это была ее идея. Правда.

Либби вздыхает.

– Как она сейчас? – спрашиваю я.

– Лучше.

– Припадок не вызвал новых воспоминаний? – Я крепче прижимаю телефон к уху. – Она ничего не говорила?

– Только что-то непонятное, про книжку какую-то, – пренебрежительно говорит Либби. – «Человек, который не мыл посуду».

Слова – как удар в живот: у меня останавливается дыхание.

Когда-то Эми была без ума от этой книжки, хотя я никогда не понимала почему. Простенькая сказка, слишком простенькая для такой развитой девочки. Один человек месяцами не мыл посуду и в конце концов уже не мог войти в дом, потому что он весь был завален грязными тарелками. Эми брала ее в передвижной библиотеке так часто, что библиотекарь прозвал ее Девочкой, Которая Больше Ничего Не Читает.

Книжка уже тогда была старой. Я пыталась ее купить, но в книжных магазинах ни одного экземпляра не осталось. «Распродана», – отвечали мне. «У нас такой нет». «Никогда не слышали». А вот Эсме слышала. Потому что Эми ее читала.