Уилсон Келли с большим удивлением узнал, что золотая мелодия любви играла у его собственного служебного входа, но выжал из новости все возможное. Газетные заметки, озаглавленные «Роман на сцене», сообщали романтикам, что последняя пьеса Уилсона Келли бьет все рекорды в «Бельведере». Однажды в ответ на неожиданное желание зрителей послушать речь мистер Келли поблагодарил всех за милостивый прием и поведал, как крылья любви осенили новейшее пополнение его труппы, их маленького соловья Клодию Лэнсинг, дочь выдающегося государственного служащего, сэра Генри Лэнсинга, и не далее как вчера обручили ее с мистером Кэролом Хиггсом, гениальным молодым драматургом, в соавторстве с которым он, Уиллсон Келли, имел честь написать пьесу, которую зрители только что так тепло приняли. С возгласом «Клодия, дорогая!» он вывел ее на сцену. Зрители, радуясь хотя бы чему-то поаплодировать, разразились овацией, и, приняв ее груз на свои крепкие мужские плечи, мистер Келли поклонами спровадил Клодию за кулисы и – после уместного интервала – за ней последовал.

Присутствовал он и на бракосочетании. Пришли также Герберт Поттер и Дора, уже обручившиеся. Клодия обрадовалась, хотя и несколько удивилась, что Герберт так быстро утешился и нашел ей замену.

– Не так быстро, как ты, – сказал Клод, когда сестра привлекла его внимание к ветрености мистера Поттера.

– Я никогда не была с ним помолвлена, – возмущенно возразила Клодия.

– В таком случае и он с тобой не был.

– Но… но я ему нравилась. Знаю, что нравилась. Женщина всегда знает.

– Наверное, он тоже думал, что он тебе нравится.

– Это другое дело.

С женщинами всегда «другое дело», подумал Клод. В отношении мужчин принцип «Поступай с ближним, как хочешь, чтобы поступали с тобой» утрачивает для них силу. Он украдкой глянул на Хлою, а она в ответ наградила его любящим взглядом, и впервые этот взгляд его не тронул. Он осознал, что этот взгляд значит для него не больше улыбки девушки за стойкой в табачной лавке, когда он с ней здоровается. Он слышал, как с задних рядов громыхает голос Поттера. «Так и мне следовало бы, – думал он. – Сообразить, что добра не жди, и начать с чистого листа. Но не с женщинами. К черту всех женщин. Почему я не в Париже, почему не учусь живописи? Париж… Испания… Алжир – целый залитый солнцем мир, чтобы его рисовать, и этот мир ждет меня! Теперь никакой Клодии, никакой Хлои. Боже ты мой, я один! Я свободен!»

«Еще вопросы есть» лежали на прилавках магазинов и газетных киосков. Усталые бизнесмены, остановившись схватить перед поездом вечернюю газету, видели наклейку «Спутник кроссвордиста», отмечали его существование и спешили дальше. Они занимали свои места в купе поезда. Они кивали таким же усталым лицам напротив. Они проглядывали заголовки и котировки перед закрытием биржи. Еще что-нибудь в газете есть? Ничего в газете нет. Она отправлялась в карман – для жены, из другого появлялась утренняя «Таймс» или «Телеграф». В кроссворде все еще зияли пустоты – как раз хватит времени его закончить.

Бог подземного мира в небесах. Шесть букв, последняя «Н». Э… это тот, кто вечно ошивался возле Сократа. Как Босуэл и Джонсон. И что составителей вечно на этих греков тянет? Слава Богу, не у всех тут гуманитарное образование. Пигмалион – слишком длинно, и почему в небе?.. Вот черт, это я Платона вспомнил, возле Сократа Платон ошивался. Тогда какой тут бог на «н»? Уверен, я про него слышал. Ну, есть, конечно, плутократы… Малые, которые обращают в золото все, за что ни возьмутся… Знавал парочку таких в Сити, и кончили они за решеткой… Нет, тот был Мидас. Где-то я слышал про… Плуто! Ну конечно, песик у Диснея. Пес в небесах. Звезда кино. К черту собаку! Но как же называлась Собачья звезда? Вот она-то мне и нужна. Шесть букв. И почему, черт побери, никогда ничего не знаешь?

Еще вопросы есть?

Один, возможно, появится: почему, когда решаешь купить себе такой вот справочник, неделю спустя обнаруживается, что как раз его жена уже купила тебе в подарок на день рождения?

На этот вопрос Барнаби не нашел ответа, но с благодарностью принял факт как данность. Книга продавалась. Это будет своего рода доход. Переиздания время от времени. Две-три сотни в год набежит. А в июне он войдет в совет директоров. Ему по карману жениться, ему пора жениться.

Джилл каждый день приносила ему чай. В последнее время он ловил себя на том, что смотрит на часы и думает, что через пять минут она принесет чай. Ноги у нее были хороши, но не настолько, как у Сильви. Она не сидела у него на столе и ими не помахивала, а стояла непреклонно у двери и разговаривала с ним оттуда. Ему всегда удавалось ее задержать, как раз когда она подходила к двери. Он спешил сказать что-нибудь, что заставило бы ее развернуться и застыть у книжных полок – эдакая стратегическая позиция для ответных реплик. Странно, но она все еще боялась нападок на свою независимость и обязательно должна была иметь под рукой средство оборвать разговор. Вот так: спиной к двери, касаясь пальцами ручки.

Когда она подошла к двери на сей раз, он спросил:

– Не пора ли нам снова сходить в театр? Или в прошлый раз вам не понравилось?

Она быстро повернулось.

– Вы считаете, я недостаточно вас поблагодарила?

– И как же вы догадались? Тут я совершенно ненасытен. Меня нельзя достаточно отблагодарить. Разумеется, от стольких изъявлений благодарности я страшно смущаюсь, то и дело застегиваю и расстегиваю пальто, но они просто чудо как на меня влияют, я жить без них не могу. – Посмотрев на нее насмешливо, он сказал: – А теперь смейтесь.

– С чего бы?

– Из дружеского расположения. Из вежливости. Знаете, вы так много думаете о том, что причиняют люди вам, что никогда не задумываетесь, что причиняете им вы.

– И что я вам причиняю?

– О, самое разное. Расскажу, когда буду знать точнее. А пока, как я и предлагал, почему бы нам не сходить вместе в зоопарк?

У нее перехватило дыхание.

– Я никогда не была в зоопарке! – ответила она с жаром.

– Вы никогда не… Вы никогда?! Ну, впрочем, и я тоже с десятилетнего возраста, но я знаю людей, кто ходил. Почему бы нам не пойти?