– А как ты его называешь? – решила помочь Хлоя.

– Я зову его Уинг, если понимаешь, о чем я, – ответил Перси и объяснил на случай, если она не догадалась: – Сокращенное от Уингхэм.

Еще милю спустя Перси сказал, что, возможно, учитывая все и вся, ей лучше называть его мистер Уингхэмптон.

– Я тоже так думаю, дорогой, – утешила его Хлоя.

– Итак, дорогая Эсси, – сказал пастор Мач-Хейдингхэма, бросая на траву шляпу и устраиваясь в шезлонге рядом с ее, – вы нашли решение вашей проблемы?

– Какой именно, Альфред?

– Обручены они или нет?

– По письму Перси ничего не скажешь. Я пойму, как только ее увижу.

– В газетах ничего не было?

– Нет.

– Возможно, мальчик хочет получить ваше одобрение прежде, чем объявит о помолвке.

– Не мое дело одобрять или не одобрять. Он достаточно взрослый, чтобы решать сам.

– Да. Трудно помнить, что ему почти сорок.

– Только когда о нем думаешь. Не когда на него смотришь.

– Верно, – отозвался со смешком пастор. – Можно мне сигарету?

– Не глупите, Альфред.

– Разумеется, о ней говорят, – сказал он, закуривая. – Слышал, ее фотография часто появляется в «Татлере».

– Я не читаю «Татлер».

– Я тоже. Насколько я понимаю, она не актриса.

– Насколько я полагаю, и Перси не актер.

– Нет-нет, конечно же, нет. Что ж, узнаем, когда ее увидим.

– Что вы пытаетесь сказать, Альфред?

– Ничего, Эсси, ничего. Просто думаю вслух.

– Вам что-то рассказали? Лично я никогда не верю ничему, что мне рассказывают.

– Тогда и мне незачем вам говорить, – улыбнулся пастор, – что вы очень мудрая женщина.

– Полагаю, у нее есть прошлое.

– Настоящее также подразумевается.

– Тогда, если настоящее не Перси, они не обручены, и это не наше дело.

– Истинная правда. Можно мне шерри или вежливее будет подождать их приезда? Вы разбираетесь в этикете.

– Вежливее было бы предложить сначала налить мне. А потом налить себе. Шерри вас смягчит, и вы не станете цокать языком при виде ее и говорить: «Ах-ах, нечестивица, исчадие ада».

– Право слово, Эсси! Даже не знаю, на что больше обижаться: на предположение, что я способен на такое, или на намек, что мне захочется угоститься самому раньше, чем я угощу вас.

– Милый Альфред.

Она протянула руку, которую он нежно поднес к губам.

– Милая Эсси.

Свой шерри он выпил с видом, будто уделяет ему безраздельное внимание.

– Вам никогда не хотелось, – спросила вдруг мисс Уолш, – чтобы у вас самого было прошлое?

– В моем возрасте, моя дорогая, прошлое – это все, на что я могу надеяться. В земной жизни.

– Тем больше причин желать, чтобы на него стоило оглядываться. Когда мне было двадцать, я получила предложение руки и сердца от человека с репутацией пьяницы. Тем не менее мы страстно друг друга любили.

– И вы отказали ему по той причине, что он пил?

– Да. Как же я была права! Через пять лет он упился до смерти.

– Как же вы, верно, радовались счастливому избавлению, милая Эсси!

– Радовалась. Но, без сомнения, радовалась бы еще больше, если бы была за ним замужем. И на протяжении тридцати пяти лет мне было отказано в счастье снова пережить экстатические мгновения тех пяти лет… и в счастье не переживать их муки снова. Наводит на размышления, юный Альфред.

– Жизнь, – сказал пастор, надевая шляпу, а потом тут же ее снимая и резким движением запуская катиться ярдов двадцать по лужайке, – жизнь – очень сложная штука. Я всегда так считал и на том стою. А потому сейчас только отмечу, что мое призвание не позволило мне построить жизнь с богатым и экзотическим колоритом и что, выйди иначе, моя совесть неустанно твердила бы с упреком: «Как ты мог?»

– На каждую женщину моего возраста, которая говорит себе «Как ты могла?», найдется десять, которые говорят: «Почему я никогда?..»

– Должен признать, что в подобных (а я считаю их таковыми) неканонических признаниях представительниц вашего пола, какие мне доводится слышать, сожаление о потерянных или упущенных возможностях иногда выражается весьма двусмысленно. Но у вас, насколько я понимаю, они от двусмысленности далеки.

Возникло еще одно краткое молчание, нарушаемое лишь бульканьем, с которым пастор налил себе второй бокал шерри.

– Однажды весной, когда я путешествовал по Греции, – внезапно начал он, но то ли погрузился в воспоминания, то ли решил, что все-таки не станет про это рассказывать, поскольку история на этом закончилась, и он начал снова: – Когда я был молодым человеком двадцати лет и еще не отказался от мысли пойти на кожевенный завод отца, была одна девушка… – И он снова умолк, потом вздохнул и произнес, словно рассказывая обе истории: – Все это было, разумеется, до того, как я женился на Агнес.