Мемфис приготовился к буре возмущения, но старик понимающе кивнул, и углы его рта изогнулись в грустной улыбке.

– Это, наверное, ваши самые правдивые слова, мистер Кэмпбелл. А мысли у вас более здравые, чем манера шаркать и поливать голову пахучим парфюмом. – Он залился смехом – хриплым, больше похожим на кашель – и принялся хлопать себя по колену. Тут вся ситуация будто заново открылась перед Мемфисом: безумный разговор, конфетка для божества, странные звуки в доме – он понял, насколько все это глупо и смешно, и невольно засмеялся вместе со стариком. Они стояли на пустой улице, покачиваясь со смеху, как парочка городских сумасшедших.

– О-хо-хо. – Слепой Билл похлопал себя по груди. – Разве это не философия мира? Удача может обернуться несчастьем, и наоборот. Будто высшие силы разыгрывают гигантскую партию в кости, а костями выступаем мы сами. Ступайте домой, мистер Кэмпбелл. Отдохните как следует. Наберитесь сил, чтобы бороться на следующий день. У вас еще будет время, чтобы сожалеть. А сейчас живите на полную катушку, наслаждайтесь молодостью.

– Так и сделаю, сэр. – Мемфис вдруг передумал идти домой. Слепой Билл был прав – Мемфис молод, и вечер только начинался. Поэтому он направился в «Хотси Тотси».

Билл слушал, как в отдалении затихают шаги Мемфиса Кэмпбелла. Он хотел рассказать парню, насколько ему повезло, что дар оставил его. Какое это было благословение. Как он должен быть благодарен, что о его силе не узнали плохие люди. Билл пошуршал в кармане: хотелось есть. Он зажал между пальцами пятицентовик и десятицентовик. Негусто. Если бы он нашел в себе силы перестать играть. Но это было его проклятием: карты, лотерея, кости, скачки, петушиные бои – он не мог упустить ни одной возможности испытать судьбу и сделать ставку. И дом на перекрестке под белыми облаками снова и снова являлся ему во сне. Никак не удавалось разглядеть номер, но Билл верил в лучшее. Там, рядом с почтовым ящиком. Стоит только разглядеть его, и цифры станут ключом к большому выигрышу. А если у него будут деньги, то он сможет осуществить план мести.

Дом стоял на холме, открытый всем ветрам, как старый часовой. По каменным стенам, как плесень, расползался плющ. Слепые окна были забиты досками. Двери вишневого дерева выцвели почти до белизны. Если кто-нибудь заглянет внутрь, то увидит отовсюду свисающую паутину и пауков, прячущих своих жертв в щелях рассохшегося дерева. Половые доски отсырели и местами изогнулись.

Некогда дом был великолепен. В нем проходили балы и вечеринки. По воскресеньям у дома выстраивались шикарные экипажи. Его величие и блеск символизировали все лучшее, что существовало на тот момент в стране. Дом представлял собой мечту, воплощенную в жизнь. Человек, построивший его, Джейкоб Ноулс, разбогател на производстве стали, той самой, из которой затем воздвигли город. У них с женой был единственный ребенок, девочка по имени Ида, и они в ней души не чаяли. Ида росла слабенькой и болезненной, и по этой причине родители потакали любым ее капризам. Уроки игры на фортепиано, езда на пони, крошка-спаниель по имени Честер. Когда Ида играла на газоне в чаепитие, вокруг стояла прислуга, готовая разливать настоящий чай в кукольную посуду. Часто она изображала арабскую принцессу, объезжающую свои владения. В ту пору она любила подниматься в чердачную комнатку с балконом. В 1863 году она видела дым от костров призывных бунтов [48] , представляя себе, что вдалеке свирепствуют злобные драконы, а не толпы разгневанных жителей. Пока бушевала Гражданская война, Ида выросла и стала молодой девушкой. Она мечтала о том, как выйдет замуж за какого-нибудь бравого офицера и они станут полноправными хозяевами великолепного дома. Спустя несколько месяцев после окончания войны в доме справляли вечеринку генерал Грант и его офицеры. Взрывался фейерверк, и звуки вальса разливались в воздухе. Но Ида простыла и лежала наверху с горчичным пластырем на груди, горько оплакивая свою судьбу. Поглаживая дочь по щеке, мама утешала ее, что это не последний бал и прекрасный избранник ее дождется, кроме того, они с отцом пока еще не были готовы расстаться со «своей любимой Идой».

Но вскоре им пришлось отпустить мать Иды в путешествие, откуда никто не возвращается. Спустя год после бала миссис Ноулс слегла с дизентерией и угасла за неделю. Спустя еще один год мистер Ноулс внезапно умер от кровоизлияния в мозг. На плечи двадцатилетней Иды легли все обязанности по дому. Это сильно отличалось от детской игры в принцессу, и хотя дальний кузен советовал Иде быть благоразумной с расходами, она его не послушала. Разбитая горем из-за внезапного ухода обоих родителей, Ида с жаром ударилась в новый спиритуализм. Она открыла свой дом для теософистов, медиумов и гадателей. Самой одаренной из всех оказалась богатая вдова по имени Мэри Уайт, которая обладала потрясающей способностью связывать Иду с ее родителями в ином мире. Она не трясла стол, не пыталась имитировать телекинез и прочие дешевые фокусы. Нет, Мэри Уайт обладала настоящим даром и к тому же прекрасными манерами. Женщины стали очень близки, и Ида называла ее сестрицей. Дом снова ожил, и в нем стали проводить спиритические сеансы и прочие эзотерические и оккультные сборища. Ида верила, что дом Ноулсов снова возродится во всем своем великолепии, это только дело времени. Мэри каждый раз убеждала ее в этом.

У Мэри был компаньон в ее духовных поисках – харизматичный мужчина с пронзительным взглядом, мистер Гоббс. Как говорила Мэри, он был пророком. Святым человеком. Он подолгу сидел в библиотеке, читая книги, а во время их спиритических сеансов впадал в транс и говорил на языках, которые Ида не понимала, – это было доказательством, как сказала Мэри, его связи с миром духов.

Расходы Иды только росли – спиритические сеансы были дорогим занятием, – и наследство быстро иссякло. Ида была бы унижена, если бы стало известно о ее разорении. Тогда Мэри предложила купить дом Ноулсов, а Иду оставить квартиранткой, чтобы спасти ее репутацию. Она даже согласилась оставить Иде ее любимую комнату на мансарде с видом на город и попросила ее не волноваться, пообещав, что все счета будут оплачены, а мистер Гоббс возьмет на себя трудоемкий ремонт и сделает дом таким же прекрасным, как раньше.

И он сделал это. Сколько было хлопот! Одна строительная бригада проработала в течение недели, потом ее распустили и наняли новую, которая продержалась пять или шесть дней, и мистер Гоббс снова отослал их домой. В конце концов он приступил к работе в старом подвале, который, как он утверждал, хорошо бы приспособить для хранения припасов. Иду вниз не пускали.

– Слишком опасно, – говорил он, улыбаясь одними губами. Его глаза оставались непроницаемо холодными. – Вы ведь не хотите стать жертвой несчастного случая?

В доме произошли некоторые другие странные изменения. Появились двери, которые никуда не ведут. Декоративные розетки вокруг загадочных отверстий в стенах, откуда шел странный дым – как утверждал мистер Гоббс, полезный для легких и необходимый для спиритических сеансов. Чересчур длинный желоб в прачечной, который, по мнению миссис Уайт, должен был облегчить жизнь прачки. Они сократили штат прислуги до трех человек: экономка, прачка и работник, который по совместительству выступал шофером. Это было унизительно, и Ида надеялась, что никто об этом не узнает. Но потом Мэри улыбалась и говорила, что ей явился призрак ее отца, державшего в руках розмарин, символизирующий память, – знак, что он наблюдает за ними, и Ида ощущала острый прилив благодарности за заботу и эти слова. Из-за истощенного состояния Иды Мэри советовала ей пить побольше сладкого вина, от которого снились странные сны о пожарах и разрушениях, и перед глазами мелькали образы строгих мужчин и женщин.