Многие десятилетия спустя немецкие националисты пытались пробудить так называемый «дух Лангемарка», олицетворяющий беспримерное мужество перед лицом опасности. Однако это был лишь миф, маскирующий тщетность немецких атак 21–23 октября, сравнимую с тщетностью действий французов в Пограничном сражении. «Кровавый день», – горевал 21 октября баварский капитан Отмар Руц, вписывая близких друзей в перечень офицеров, погибших в атаке на ипрской дороге. Британцы не прекратили стрельбу и ночью: «Казалось, что никто не собирался уходить отсюда живым». На следующее утро с большим трудом подвезли питание, и немцы, получившие приказ возобновить атаку, впервые за два дня поели горячего, многие последний раз в жизни. 4-я армия Фалькенхайна ворчала, что ночью ее отбрасывали с позиций, такой дорогой ценой завоеванных днем.

Несмотря на то, что средоточием немецких атак стал Ипр и 1-й корпус сэра Дугласа Хейга, на долю французских и британских войск дальше к югу на подступах к Армантьеру и позади Ла-Бассе хватало в последние две недели октября собственных отчаянных сражений. Штаб верховного командования, не осознавая размах немецкой операции, по-прежнему слал батальоны на линию фронта с приказами, позволяющими предположить, что вскоре инициатива наступления будет принадлежать союзникам. Действительность оказывалась иной. «Куда ни сунься, повсюду впереди немцы», – писал гренадер Джордж Джеффрис {984} . Уилфрид Абель-Смит горячился 22 октября: «Это все враки, будто впереди никого нет. Там тучи немцев, и вояки они отменные, и артиллеристы у них не мажут. <…> Мы, конечно, убиваем их толпами, а они все лезут и лезут…» {985}

После пережитых с августа злоключений у многих британских солдат форма расползалась в лохмотья. Кто-то переоделся в гражданские брюки, ветеран Уэльских стрелков Фрэнк Ричардс вместо потерянной фуражки приспособил завязанный узелками по углам платок. Ему было уже все равно: «Мы выглядели отребьем, но зато бодрым и готовым ко всему» {986} . К востоку от Фромеля его часть распаковала шанцевый инструмент. «Если бы мы только знали… что копаем себе пристанище надолго», – писал Ричардс {987} . 22 октября правый фланг экспедиционных войск усилили две индийские дивизии. В подкреплении нуждались отчаянно. Первым индийским кавалером Креста Виктории стал сипай, белуджи Худадад Хан, заслуживший награду за меткую стрельбу из пулемета в Холлебеке.

Однако бытовало мнение, что индийский корпус плохо подходил для континентальной кампании. Фрэнк Ричардс, много лет служивший в Индостане, писал позже со снобистским презрением: «Туземные пехотинцы плохо себя зарекомендовали во Франции. Некоторые писаки в газетах пытались оправдать их неприспособленностью к холодам, однако на самом деле у них просто душа уходила в пятки. Пара взорвавшихся рядом с траншеей снарядов, и большинство уже в обмороке» {988} . Командир Индийского кавалерийского корпуса генерал-лейтенант Майк Римингтон заявлял, что его солдаты «годятся лишь на корм свиньям». Это было крайне несправедливо: индийцы преподали остальным экспедиционным войскам уроки разведки. Однако имелась доля истины в том, что жестоко (пусть даже в суровый для Британской империи час) подвергать наемных солдат с другого края земли культурному шоку, бросая в гущу сражений во Фландрии.

Немцы атаковали днем и ночью, многие бои шли при свете зарева от пылающих зданий. 21 октября в темноте к гренадерам приблизился отряд, из которого почти без акцента выкрикнули: «Мы колдстримовцы!» {989} Однако гренадеры заметили силуэты пик на шлемах и безжалостно расстреляли обманщиков. Один из офицеров писал: «Такое впечатление, что стадо овец расстреливаем. Бедняги. У них дисциплина, они делают что прикажут, но во время ночной атаки в лесах бедолаги просто блуждали бесцельно под нашим плотным ружейным огнем» {990} . Скотина бродила без присмотра, и солдаты умудрялись между артиллерийскими обстрелами доить коров. Во время одной из атак немцы погнали перед собой стадо – людей и животных перебили вместе.

Запись в журнале боевых действий 2-го батальона Оксфордширско-Букингемширского полка от 22 октября гласила: «Они наступали тесными рядами, а мы стреляли без передышки, и света было достаточно, чтобы целиться» {991} . Передние ряды немцев падали в 25 м от позиций батальона. Хоть британская шрапнель и наносила какой-то урон, артиллерийских боеприпасов не хватало обеим сторонам, поэтому основная заслуга принадлежала винтовкам и пулеметам. В одной печально известной атаке у Лангемарка погибло 1500 молодых немцев и 600 было взято в плен. В грохоте Ипра сила духа проходила суровую проверку на прочность. Чтобы заставить солдат исполнять свой долг, нередко приходилось прибегать к крайним мерам (или угрожать ими). 29 октября был расстрелян рядовой Уилтширского полка Эдуард Таннер, пойманный за линией фронта в гражданской одежде. Старший сержант Уильям Уолтон дезертировал под Ипром из Собственного Его Величества королевского стрелкового корпуса и понес заслуженную кару после поимки, проведя в бегах несколько месяцев. Лайонел Теннисон грозился пристрелить следующего, кто вернется раньше срока из разведки подслушиванием на ничейной полосе {992} . Этот термин – «ничейная полоса» (в Средневековье так называлась бесхозная земля под лондонскими стенами, где проводились казни) – как раз теперь входил в военный лексикон, обозначая пространство между траншеями противников, которое могло в зависимости от рельефа составлять от 50 до 200 м.

Рассказы каждой стороны о тяготах, невзгодах, ужасе, отчаянии и жертвах во время последовательных столкновений у Ипра примерно совпадали. То, что британские экспедиционные войска сражались с вражескими массами в одиночку, было заблуждением, в котором, впрочем, пребывали почти все британцы на фронте. Отголосок этого заблуждения докатился и до самой Британии. Черчилль признавался, какое уныние владело им самим в эти недели: «Ощущение, что мы боремся с грозным и неутомимым чудовищем… угнетало мое сознание» {993} . В ноябре Британию снова охватил страх вторжения, ненадолго заразивший и Китченера с Черчиллем, который укрепил их заодно в ошибочном мнении о неисчерпаемых ресурсах кайзера.

Британский сектор во Фландрии действительно оттягивал на себя немалые силы Фалькенхайна, однако французам доставалось не меньше, и они сделали все от них зависящее, чтобы удержать фронт. Немцы, допрашивавшие французских пленных, докладывали, что те жалуются на бездействие британских соседей, тогда как британцы точно так же жаловались на французов. Войска Фоша южнее британского участка снова и снова шли в контратаку, не давая врагу опомниться. Сержант Поль Кошо, 35-летний владелец бакалейной лавки в Бретани и отец четырех маленьких детей, во Фландрии впервые поучаствовал в бою, и пережитое его поразило: «Я и не думал, что война будет такой. <…> В нашем полку творилась такая неразбериха и так не хватало руководства; я видел, как плохо обращаются с ранеными. <…> Первые два дня приходилось питаться крошечными кусочками засохшего хлеба, хотя от волнения все равно пропадал аппетит. Поначалу мы пили вино, потому что кто-то предприимчивый прошелся по подвалам разрушенных домов, но потом нам доставался только холодный кофе» {994} . Впечатления Кошо напоминали сплошной нескончаемый кошмар, от которого он очнулся лишь в конце ноября, когда его эвакуировали с фронта по болезни.