– Прошедшее время слишком коротко, ваше величество, чтобы ожидать ощутимых последствий. Но и всякая поспешность была бы нежелательна. Дворяне опасаются ограничения их власти, а крестьяне, – Бенкендорф укоризненно вздохнул, – ожидают таких преимуществ, которые не могут быть им предоставлены.

– Когда же прекратятся эти бессмысленные ожидания? – Император вспылил.

– Только мудрыми наставлениями правительства можно пресечь неисполнимые мечтания и добиться предначертанного обновления.

Шеф жандармов уехал из дворца вполне довольный собой. Опасная эпоха «обновления», очевидно, кончилась.

Конечно, можно было бы и далее произносить речи о мудрости попечительного правительства или о доблести первенствующего сословия. По желанию можно было и в словесности перебирать старую ветошь, рисуя приторные сцены никогда не существовавшей старины, или, размахнувшись, живописать благодетельных помещиков и густо мазанных елеем смирения мужиков.

Все это и делалось, но, в отличие от прошлого, казенной словесности теперь победно противостояла поэма Гоголя.

…Виссариону Белинскому надо было сказать читателям хотя бы первое, короткое слово о «Мертвых душах», а он часами бродил по городу.

По календарю в Петербурге начинались белые ночи, но подул нежданный злобный ветер, и померкло их тихое, светлое мерцание.

Виссарион Григорьевич шагал по улицам, не замечая перемены. Думалось только о том, что свершилось в словесности. Мысли устремлялись вперед: истинное искусство будет властно участвовать в коренном переустройстве жизни.

А ветер, словно подслушав эти мысли, злобился и преследовал путника, надоедливый, навязчивый, неотступный. Путник запахнул легкое пальто и ускорил шаги.

Он пришел домой, согрел озябшие руки и встал к конторке. В ночной тишине слышно было, как скрипело, бегая по бумаге, перо да шелестели отбрасываемые листы.

Виссарион Григорьевич писал о «Мертвых душах» и думал о том, что только на подъеме народных сил рождаются такие творения и сулят этим силам великое будущее.

Но долог и труден к этому будущему путь. Одни падут, другие свернут с дороги, но подойдут новые люди и снова двинутся вперед…

Белинский отложил перо и подошел к окну.

– Этакая непроглядная хмарь!

Низкие тучи уныло застилали небо.

Виссарион Григорьевич сел на диван. По расчету времени где-то за тучами давно встало раннее солнце.

И вдруг улыбнулся этому невидимому солнцу нетерпеливый человек и повторил то, что писал недавно в ученой рецензии на ученую книгу:

– Будет новая земля и новое над ней небо!