— Изволь, — отозвался Кришна, улыбнувшись одними губами. — Положено быть мне возничим твоей колесницы [129] . Готов я и твой дух повести, потерявший дорогу, заблудившийся в чаще. Сомненья твои, оправданьем которых сострадание служит, далеки от правды, рожденной природой. В общении с нею мудрец, познающий закон, жалости недоступен. И к смерти он безразличен, как к холоду или зною, к голоду или жажде. Ведь то, что успело возникнуть, не в состоянии бесследно исчезнуть. То, чего нет, не может возникнуть. Во власти майи твой взор оказался. Она рассуждения не достойна. Зренье наше должно быть к сущности обращено, а не к тому, что от нее отвращает. Для нас безразличны рожденье и смерть. Бессмысленно состраданье к тому, кто создан для смерти. Возродиться дано и Бхишме и Дроне. И не все ли равно, от чьей руки им погибнуть? Оберегай свою дхарму, Арджуна! Презирай колебанья, Пандава! Если ты вопреки назначенью судьбы эту битву покинешь, ждет тебя доля, которой ты не достоин. Хула и бесславье отвратительней смерти. Поверь мне — враги, над тобою глумясь, оскорблений не пожалеют. Победив их, ты насладишься властью царя, коль убьют тебя, неба достигнешь. На деяния должен быть дух устремлен — не на созерцанье, от всего, что мешает деянью, свободный. Уравняй для себя неудачу с удачей. Йога уравнению этому имя. Обуздав неспокойную мысль свою йогой, разорвать ты сумеешь круг порочный рожденья и смерти, невозмутимости высшей достигнешь.

И много еще соображений высказал Кришна, переходя порой от обыденной речи к высокому слогу, в рассужденья входя о различии духа и тела, о долге перед семьей и богами, а также о знаньях сокрытых, о царственных тайнах [130] . В конце же, с Арджуной встретившись взглядом, спросил:

— Отвратился ли ты от сомнений, от жалости, порожденной незнанием?

— С этим покончено, — молвил Арджуна, взгляд отводя. — Разум ко мне возвратился. Готов я данное слово сдержать и выполнить предназначенье [131] .

Сильны были Кауравы числом и умением воинов, находившихся в их рядах. Наблюдая с неба за битвой, Индра заметил, что Юдхиштхиру терзает боязнь перед силою Карны. И явился он к нему во сне, чтобы сказать: «Не бойся! Я тебя избавлю от страха».

Мало того, Индра сам стал наблюдать за станом, враждебным Пандавам. Увидев, как Карна одаряет брахманов, не отпуская пустым никого, задумал он выманить чудесные серьги и панцирь, делающий врага Пандавов неуязвимым.

Но ничто не сокроется от всевидящего ока Сурьи. Предстал светоносный бог перед спящим сыном в облике брахмана и обратился к нему со словами:

— Выслушай меня, о золотоглазый, и поступи по моему совету. Ведомо мне, что придет к тебе Индра, покровитель Пандавов, прикинувшись брахманом, и, зная, что никогда ты ни в чем не отказывал просящему, будет выпрашивать у тебя мой дар — золотые серьги и панцирь. Предложи ему с почтением любые другие дары, но не эти. Гибель твою замыслил громовержец, знающий, что серьги и панцирь — защита твоя от вражеских стрел.

Поблагодарил Карна великого бога, но твердо ответил:

— Не отвращай меня от обета, великий. Я никогда ничего не жалел для брахманов. И не пугает меня гибель на поле брани — ведь славная смерть в неравной битве стократно достойнее бесславной жизни. Бесславье принесет победа, одержанная надо мной коварством, мне же достанется слава, и, вознеся меня в небесные выси, утвердится она в трех мирах — ведь слава подобна второму рожденью, и не жаль мне за нее заплатить жизнью.

— Ты ошибаешься! — возразил сыну Сурья. — Живое живет для живого! Людям свойственно желать славы, не жертвуя жизнью. В славе, о сын мой, нуждаются только живые. Что делать со славой тому, кто стал пеплом? Поверь мне, что мертвому не услышать похвал, — живому, не мертвому на земле и во вселенной нужна слава. Возвращаясь на небо, я вновь тебя заклинаю: все соглашайся отдать, не расставайся лишь с возникшими из животворной амриты серьгами и панцирем. Лишь тогда ты повергнешь грозного Арджуну в решающей битве.

— О Жарколучистый! — ответил Карна. — Я предан тебе, как никому другому из богов. И, склонившись перед тобою, молю тебя не настаивать на своей просьбе. Не могу я отказать брахману. Не могу встретить могучего бога отказом. А Арджуну я сумею победить и отдав Индре серьги и панцирь.

Сурья на колеснице

Понял Сурья, что не смог убедить сына. И сказал:

— Но если уж ты твердо решил уступить Индре, то попроси взамен его копье, то самое чудесное копье, которое не знает промаха в своем стремительном движенье и возвращается к метнувшему его, лишь уничтожив всех врагов на поле брани.

С этими словами растворился Сурья в ночном воздухе.

И вскоре произошло то, о чем предупредил Сурья Карну. Внезапно возник перед юношей почтенный брахман и к нему обратился:

— Одари меня, безупречный, золотыми серьгами, знаком своего происхождения. Срежь мне панцирь, в котором ты родился и вместе с которым рос.

— Нет! — решительно произнес Карна. — Проси у меня землю, женщин, коров и жертвенной пищи на много лет, и тебе не будет отказа. Но только не панцирь и не серьги. Да будет тебе известно, что они появились вместе с амритой и предназначены богам.

Но не согласился странный брахман на предлагаемые ему дары и снова требовал себе панцирь и серьги. По этому упорству Карна догадался, кто перед ним, и проговорил с улыбкой:

— Узнаю тебя, владыка богов! Кто другой мог бы настаивать, получая отказ? Скажи мне, зачем тебе эти вещи, дорогие мне с младенчества, если сам ты можешь одарить смертных чем угодно?

Индра молчал, но в глазах его светилась непреклонная воля.

— Хорошо, — согласился Карна. — Бери то, что тебе хочется, но взамен исполни мое желание.