Центральной проблемой была бургундская, которая будет решена силовым путем лишь в конце 16-летнего правления Людовика XI. Бургундские земли были выделены Иоанном Добрым в 1361 году в пользу своего младшего сына Филиппа Смелого. Это могло бы создать в крайнем случае лишь «франко-французскую» проблему — простой спор между золотолилейным сувереном и его дижонскими кузенами, теоретически подчиненными его персоне как королю Валуа. Однако наследники Филиппа Смелого до крайности запутали дело, расширив свои домены (за счет ловко задуманных браков) вплоть до нидерландских территорий и южных провинций Голландии, где были распространены романские языки: Льеж, Намюр… Таким образом они установили контроль над одним из двух главных центров торгового капитализма — антверпенским полюсом (второй полюс — североитальянские земли, за которые будет бороться Людовик XII). «Бургундская» цивилизация — полуфламандская, полуфранкофонская — утвердилась в XV веке со своими частично централизованными институтами, зачастую скопированными с институтов Валуа: Большой совет, Парламент, Генеральные штаты. Сохранялось влияние и романского права. Утонченный стиль жизни «бургундского» двора послужит образцом для католической Европы, зачарованной золотым руном. Появление этой цивилизации сопровождается расцветом культуры. Она воплощается в трудах историков Шастеллена и Монстреле, в скульптуре Слутера и монастыря Шампмоля, в живописи Ван Эйка («Мистический агнец») и Ван дер Вейдена. Было ли это сформировавшееся государственное образование, где виноделы Бургундии, как отделившиеся от Франции ветви соседствовали с купцами Брюгге на подступах безграничной Германии, жизнеспособным? Могло ли оно составить ядро Лотарингии — посредника между латинянами и германцами? Этого не произошло.

Последующие пять столетий покажут, что государственные образования (за исключением Швейцарии, Лотарингии и Бельгии) будут формироваться на лингвистически различных горных склонах — романском или немецком, идет ли речь о Франции или Савойе, Голландии или Баварии, или просто об Империи [36] . Таким образом, Людовику XI, амбициям территориальной монархии, базировавшейся на франкофонской элите, был брошен вызов — создание смешанного государства. При этом у Валуа сохранялись значительные шансы на победу. И эти шансы не были упущены.

В более широком смысле, с концептуальной точки зрения, гражданская война, так называемая война Лиги общественного блага, которая была развязана против Людовика XI в 1465 году, предоставила возможность выбора: или объединяющая монархия с созданием в будущем централизованного государства, или растрескавшееся зеркало мелких княжеств [37] . Общественное благо — аристотелевское понятие, которое на первый план выдвигает интерес «политического тела», но воинственные заговорщики 1465 года понимали это «тело» буквально как собрание частиц королевской крови, каждая из которых защищает свои собственные интересы под пресловутым (и порой искренне уважаемым) флагом всеобщего интереса. Этот бунт выдвинул на авансцену и такую бесцветную личность, как Карл — младший брат Людовика XI. Восставшие провозглашают его своим лидером. А Людовик XI, еще будучи дофином, во время Прагерии (1440 г.) оказался на политической авансцене как сын, взбунтовавшийся против своего отца Карла VII [38] . Аналогичная ситуация сложилась также и в 1465 году, во времена «общественного блага»: те же самые сеньоры, повзрослевшие на 25 лет, руководят новым мятежом. Но на этот раз на высшем уровне не сын выступает против отца, а брат выступает против брата: Карл против Людовика, а не Людовик против Карла. Королевская семья из-за соперничества между представителями разных поколений или между кузенами вплоть до междоусобицы в самой семье будет и при Валуа, и при Бурбонах служить источником войн между главами семейств, некоторые из них при поддержке крупных сеньоров будут выступать и против своего ближайшего родственника, каковым окажется не кто иной, как легитимный суверен. Действия будут приобретать военный или просто протестный характер. Соперничающие идеи и социальные группы будут олицетворяться тем или иным принцем крови. И с этой точки зрения Лига общественного блага — это уже Фронда, или протестные брожения в аристократической и даже династической среде, которые будут возникать вплоть до XVIII века. И только Французская революция положит конец такого рода выступлениям.

Вместе с тем Лига общественного блага имела и свои особенности: княжества, объединившиеся против мнительного короля, зачастую представляли собой подлинные государства со своими центральными и местными органами управления. Те французские территории, которые станут клиентами Конде, борющимися против короля в 1650-х годах и тем более против принцев Орлеанских накануне 1789 года, таковыми не будут. Явные и скрытые цели Лиги общественного блага носили крайне враждебный государственной централизации характер, поскольку в случае победы несколько наиболее влиятельных принцев получили бы автономию. Но амбиции бунтовщиков распространяются и на высшие учреждения государства, над которыми принцы, как это бывало при Старом порядке, хотели бы установить контроль, преодолев на этом пути все препятствия, даже рискуя перерезать друг другу горло. Одним из главных политических лидеров мятежа являлся Дюнуа [39] (таких лидеров было мало): он выступал за установление контроля заговорщиков над королевскими финансами, распределением королевских должностей, над армией, самим монархом (которого намеревались сместить) и над его правительством. Так уже в эти времена представлялось устройство возрождающегося или классического государства: правосудие, полиция, армия, финансы и высший орган власти. Заговорщики хотели бы, считая это возможным, контролировать центр совместно, а на периферии — каждый свою территорию самостоятельно. Квадратура круга? Тем не менее не будем только умалять их замыслы, считать их «дряхлеющими феодалами». В других условиях контроль знати, и в первую очередь дворянства, над государством мог бы стать отправной точкой эволюции по английскому образцу: аристократия, в ожидании появления других социальных групп, взяла бы под контроль правительственную машину, налоги и т.д. Заговорщики созвали бы Генеральные штаты, что действительно предусматривалось в их манифестах. Если предположить, что такое национальное собрание состоялось бы (что практически исключалось при Старом порядке), оно могло стать ядром представительной системы власти…

Впрочем, замыслы Лиги общественного блага изобиловали противоречиями: можно ли было, стремясь к благу всего стада, при этом желать его побольше обстричь? Один из повстанцев, Немур, выдал истинные замыслы: он наивно заявил, что надо облегчить судьбу народа и в то же время увеличить огромные пенсии, которые двор выплачивал сеньорам.

В период своего апогея Лига объединила против законного монарха большинство семей королевского древа и связанных с ним по прежним бракам. Среди них — Бургундский, Бурбонский, Беррийский, Алансонский, Бретонский дома. Все это формировало континентальный плацдарм (правда, не совсем монолитный) в Северной Франции. К ним присоединялись крупные французские кланы на юге: Альбре, Арманьяк. В марте 1465 года появились признаки антикоролевских волнений в Бретани и в центре. В апреле монарх, опираясь на престиж королевской власти и вооруженные силы, взял инициативу в свои руки. Он занимает стратегические пункты в Берри и Бурбонне, в предполагаемых или действительно повстанческих зонах. Но бретонская и особенно бургундская угроза Парижу вынуждает его в спешном порядке отступить на север, чтобы склонить на свою сторону этот большой город. Недалеко от него, в местечке Монлери, 16 июля 1465 г. между королевскими силами и войсками Лиги произошла битва, не принесшая победы ни одной из сторон. Бургундцы во главе с Карлом Смелым, расслабленные годами мирной жизни, были не в состоянии, одержать победу, испытывая серьезные затруднения вследствие слабого тылового обеспечения (результат слишком мягкого налогообложения). Что же касается Людовика XI, то, обжегшийся, но отнюдь не выбитый из седла, он отступил в зону безопасности, под стены Парижа. Его военная сила и недоверие масс к знати позволили ему завоевать симпатии горожан. Тем не менее он не считает себя достаточно сильным, чтобы наступать. Он медлит, уступает пространство, чтобы выиграть время. Он отдает Нормандию своему непослушному брату Карлу. Позднее, опираясь на свое военное превосходство, он заберет ее обратно. На восточном фланге он уступает Бургундию, враждующую с «бунтовщиками» Льежа и Валлонии. В 1467 году три герцога (Бретонский, Бургундский и Нормандский — новый титул брата Карла) возобновляют гражданскую войну [40] против Людовика XI, который выигрывает ее, так как с самого начала его регулярная армия оказалась более сильной на полях сражений. Однако он использует также для достижения победы деньги, партизанские методы и поддержку зарождавшегося «общественного национального мнения». Бретань вынуждена была принять условия мирного договора, подписанного в Ансени 10 сентября 1468 г. Карл, брат короля, отказывается от Нормандии и Берри (1469 г.). Таким образом, к большому облегчению Людовика XI, исчезает возможность союза между мятежными Бретанью и Бургундией. Между тем весной 1468 года созываются Генеральные штаты королевства. Они подтверждают неотъемлемость Нормандии, то есть безусловную принадлежность этой провинции к домену короны. Принимая такие решения, Генеральные штаты действовали из соображений лояльности к монархии, но также и из солидарности с налогоплательщиками, так как создание крупного удела (нормандского) означало бы недобор в казначейство, то есть увеличение налогов.

Дальше события развивались — и это нельзя было предусмотреть заранее — по логике первых «антифеодальных» побед, хотя и не без осложнений по ходу дела. В Перонне (октябрь 1468 г.), например, во время плохо подготовленного Францией «саммита» Людовик XI, желавший обязательно встретиться с Карлом Смелым [41] , оказался против своей воли в полной от него зависимости. Карл Бургундский, возмущенный восстанием в Льеже [42] , в организации которого он обвинил Людовика, унизил его, заставив участвовать в подавлении этого мятежа вместе с ним. Потом он отпустил его на свободу. «Загаженная лиса ускользнула из волчьего логова».

Монарх Валуа извлек урок: после Перонна Людовик XI возобновил переговоры, но вел их с еще большей осмотрительностью, чем раньше. Его же противник, страдающий манией величия, напротив, стал совершать ошибки одну за другой. Ладно еще, что в июне 1472 года он потерпел поражение при Бове, жители и даже жительницы которого воспылали патриотизмом. Среди горожанок особо отличилась Жанна Ашетт. И Людовик XI по своему обыкновению в награду за поддержку предложил ряд привилегий этому городу и многим другим. Но Карл Смелый, со своими почти имперскими завоевательскими поползновениями считавший себя Цезарем или Ганнибалом, направился в восточную часть Нидерландов, Лотарингии, Германии и Верхнего Эльзаса. Не питал ли он надежду объединить Нанси и свои фламандские и бургундские владения в единое лотарингское целое? Эти фантастические прожекты привели к тому, что герцог Бургундский погряз в осаде Нойсса в Рейнской области (1474-1475 гг.). Тем не менее король Франции оставался в трудном положении: в июле 1475 года союзник герцога Бургундского английский король Эдуард IV высадился в Кале во главе 23-тысячной армии. Что последует за этим — останется дипломатическим шедевром Людовика: тонкие умные ходы вместо кровавого и дорогостоящего использования силы. Короче говоря, речь шла об элегантном использовании методов: будучи в расцвете своих умственных способностей, прибегнув к хитрости, Людовик XI уже сумел поссорить Карла Смелого с «предателем» Сен-Полем [43] , коннетаблем Франции и главным сообщником англо-бургундцев на континенте. Через своих агентов хитроумный король хорошо знал о нерешительности англичан, которые, хотя недавно и высадились на территорию Франции, не были готовы к большой войне. При помощи своей агентуры в британском лагере Людовику XI удалось начать переговоры, затем последовала встреча на высшем уровне, которая на этот раз была прекрасно подготовлена (память о Перонне была еще свежа, полезными были и советы Комина [44] , бывшего на службе у бургундцев и перешедшего на сторону короля). Эдуард и Людовик встретились в Пикиньи в августе 1475 года. За огромные деньги, которые были выплачены сразу и позднее, удалось добиться ухода восвояси вторгшейся армии: она вернулась на остров, не поучаствовав в сражениях. В ожидании, пока британцы покинули лагерь, Людовик решил утолить их жажду вином из бочек, погруженных на триста телег. Это было достойно пера Рабле или кисти Брейгеля: столы, ломящиеся от яств и кувшинов, не без умысла окруженные пузатыми приглашенными, неодолимо притягивали к себе вояк с той стороны Ламанша, спешивших предаться чревоугодию. Между тем некоторые гасконцы и другие пытались громко насмехаться над унизительной ситуацией, в которую поставила себя армия Эдуарда. Людовик XI — кого ласковыми уговорами, кого с помощью денег — заставил их замолчать. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы у вояк из Лондона сложилось впечатление, будто они потеряли лицо. Великолепное совмещение вакхической мизансцены с деликатной предусмотрительностью. Так закончились — и как блестяще! — более чем столетие длившиеся франко-английские войны. Они возобновятся значительно позднее, к концу XVII века. Богатство Франции, находившейся на подъеме, позволило и позволит за счет налогов выплачивать отступные англичанам, которые они называли «данью» (унизительной для Валуа, но какое это имело значение), обеспечивая таким образом десятилетия английского невмешательства. Но, по правде говоря, северные соседи и не заставляли себя упрашивать, когда речь зашла о том, чтобы, за исключением Кале, впервые замкнуться в блестящей островной изоляции. И Людовик XI интуитивно чувствовал, что англичане предпочитают воздерживаться от континентальных авантюр. В этой ситуации Людовик стал настойчиво заботиться об общем благе подданных королевства, которое трактовалось в соответствии с нормами, конечно обновленными, позднего томизма [45] .

В этот же период и в том же духе, но с большими людскими потерями, королю Франции удалось блистательно разделаться с опасными проблемами Бургундии. Много молодежи погибнет ради достижения этой цели. Но тысячи из этих жертв были рейтарами из Швейцарии, Лотарингии или Карла Смелого, а не прямыми подданными короля Франции, всегда стремившегося сберечь своих. И по понятиям той эпохи, как и многих других, в этом главное — побеждать врага ценой жизни других, купленных за большие деньги. Итак, герцог Карл был разбит в Грансоне, затем в Морате швейцарцами, которых насторожила его эльзасская и — в более широком плане — германская политика. Преданный своими подчиненными, он был убит в Нанси (январь 1477 г.) как раз в тот момент, когда его армии потерпели поражение от швейцарско-лотарингской коалиции, которую щедро финансировал Людовик XI. Мечта о Лотарингии рухнула. Привлекательная Мария Бургундская, осиротевшая дочь Карла Смелого, после вполне объяснимых колебаний бросилась в объятия Максимилиана Австрийского, за которого вышла замуж в августе 1477 года, что спровоцировало новые жестокие войны на северо-восточных границах между Австрийцем и королем Франции. Однако вскоре после падения с лошади Мария умирает (1482 г.). В декабре подписывается Аррасский мир: на целые века Австрийский дом воцаряется в Нидерландах, которые упорно отстаивают свою неукротимую идентичность и хранят мрачные воспоминания о военных набегах своих соседей с юго-запада. Франция же приобретает или сохраняет «Пикардию, Булонне, Бургундию» и в хронологической последовательности Артуа и Франш-Конте. Exit Lotharingia. Умирает безумная и прекрасная мечта об общей франко-нидерландской культуре в рамках Бургундии, границы которой должны были бы расширяться до бесконечности. Окончательно изгоняется призрак «великого заговора» — бургундского и бретонского, принцев и герцогов, и даже англичан, — организаторы которого в 1474-1475 годах планировали расчленить королевство и устранить морально или физически самого короля.