«Очень хороший знак», — радостно подумала она, высматривая рядом с ним Джеса. Вот был бы сюрприз!

Первых пассажиров уже сжимали в объятиях, и слышались радостные возгласы. Но Ранор шел один.

А вот его никто не встречает.

Фиэрин с горячим сочувствием подумала о его погибшей подруге. Сейчас он мог бы идти об руку с ней! Может, Тау и для него найдет место на своей громадной яхте?

Фиэрин заторопилась вперед, а Ранор как раз в это время дошел до толпы на пирсе.

Очередной напор человеческой массы едва не поглотил его. Фиэрин прочистила горло, чтобы позвать Ранора, но тут он дернулся и крутнулся волчком, широко раскрыв глаза.

Боль и шок, пронизавшие Фиэрин, отразились на лице Ранора. Их глаза встретились на долгое мгновение; рев толпы отошел куда-то вдаль, и время заместило ход. Казалось, что темные глаза, молят ее: «Помни, помни!»

Потом они закатились, и Ранор упал в толпу.

Раздались крики, и Фиэрин бросилась вперед. Над телом Ранора склонились. Тау использовал свою власть, чтобы оттеснить толпу назад, подошел к Ранору, длинными пальцами умело проверил пульс и просунул руку под мантию, чтобы прослушать сердце.

«Ранор был прав. Ему грозила опасность», — подумала Фиэрин, и холодок внутри сменился, ледяными торосами ужаса. Она поборола желание потрогать чип у себя за корсетом: тот, кто это сделал, может следить и за другими пассажирами — не найдется ли у ларгиста сообщник?

Тау, все еще склоненный над Ранором, поднял голову.

— Вызовите медиков, быстро, — сказал он тем, что стояли у стенного пульта, и встретился глазами с Фиэрин.

Приветливая улыбка преобразила его напряженное лицо, и он медленно распрямился, сказав другим доброхотам:

— Постерегите его, ладно? — потом протянул руку и произнес с нежностью: — Фиэрин.

Она взяла его руку в свои, чувствуя силу, таящуюся под гладкой тканью камзола.

— Этому человеку уже ничем не поможешь, — сказал Тау. — Мы здесь только мешаем.

«Бедный Ранор», — чуть было не сказала Фиэрин, но страх удержал ее. Радуясь, что можно уйти, она приноравливалась к широкому шагу Тау, и толпа расступалась перед ними.

Фиэрин вдруг стало невмоготу. Рассудительность покинула ее, и она произнесла:

— Джес на свободе?

Золотистые глаза Тау на миг сузились и тут же приобрели привычное ей выражение ласкового юмора.

— Хотел бы я ответить тебе утвердительно, дорогая. Но возникли некоторые... осложнения.

— Что за осложнения? Он не убивал наших родителей, я же тебе говорила. Он не мог.

Тау сжал ее руку в своей ровно настолько, чтобы прервать ее речь.

— Юстициалы потребуют доказательств. Пока что они утверждают, что все улики против него. Я занимаюсь этим и впредь тоже буду действовать в его пользу. Но, дитя мое, если ты будешь кричать об этом во всех коридорах, то отнюдь не облегчишь мне задачу.

Она посмотрела ему в лицо, такое красивое и такое непроницаемое. Можно ли ему доверять? Она снова увидела, как падает Ранор. Теперь ее всю жизнь будет преследовать боль и мольба в его глазах за миг до смерти.

— Хорошо, — сказала она, принудив себя улыбнуться. — Я подожду.

И чип Ранора тоже подождет.

— Вы, как и мои наставники на Артелионе, много раз цитировали Полярности вашего предка, — сказал Анарис. — Но я никогда не понимал до конца, что Джаспар Аркад хотел ими сказать.

— А как по-твоему? — улыбнулся Геласаар.

— Мой отец думает, что первая из них — пророчество. «Правитель Вселенной — правитель ничей; власть над мирами держит крепче цепей». Вы правили Вселенной, а теперь не правите ничем. И скоро начнется последний этап нашего путешествия, в конце которого вас ждет Геенна.

Панарх засмеялся легко, почти беззлобно.

— Полярности — это не пророчества, но твой отец поймет их истинный смысл достаточно скоро.

— Я думаю, Полярности — это плоды размышлений о пределах власти, — сказал Анарис, играя своим дираж'у.

— Весьма нехарактерный вывод для должарианца. Мы хорошо тебя выучили.

— Ваш предок основал звездную империю, но его ограничивала теория относительности. Теперь, когда Сердце Хроноса в наших руках, эти ограничения теряют свою силу.

Панарх покачал головой:

— Твоему отцу этого не уразуметь, Анарис, но ты-то должен.

Анарис промолчал. Одним рывком он развязал все узлы на дираж'у и натянул его, как струну.

— Самым большим ограничением для нашей власти всегда было человеческое сердце во всем его бесконечном разнообразии, — продолжал Панарх. — Самая мощная техника бессильна против него.