Комната была пуста, и Рейли перевел взгляд на видеоаппаратуру; она была полностью готова к съемке, объектив камеры упирался прямо в зеркальное стекло.

Квартира и аппаратура также принадлежали Оливеру Кендрику. Он уже неоднократно предоставлял их в распоряжение Рейли. Казалось весьма странным, что столь талантливый и знаменитый человек, как Кендрик, соглашался принимать участие в подобного рода действиях. И тем не менее он не только охотно занимался этим, но и, по сути, сам предложил Рейли свою аппаратуру и собственные услуги. Причем проявлял неподдельный энтузиазм и изобретательность, не позволявшие сомневаться в том, что такие вещи явно приходились ему по вкусу. Единственное, что он требовал в качестве вознаграждения, так это копии видеофильмов и фотографий, которые присоединял к своей внушительной коллекции. Сама видеоаппаратура была высочайшего профессионального класса. Качество съемки всегда производило на Рейли большое впечатление, даже невзирая на царивший в спальне полумрак.

Табака вновь посмотрел на часы. Он мог спокойно предоставить все остальное своим телохранителям. Они уже много раз проделывали это. Однако какое-то извращенное любопытство удерживало его на месте. Прошло почти полчаса, прежде чем дверь спальни распахнулась. Они увидели Кендрика и Майкла Корни. Оба помощника быстро заняли свои рабочие места, один у видеомагнитофона, а другой у большой черной «хассельбладской» фотокамеры на треноге. Она была заряжена монохромной театральной пленкой чувствительностью 3000 АСА, позволявшей делать четкие снимки при самом слабом освещении.

Двое в соседней комнате обнялись и поцеловались взасос; это был долгий, страстный поцелуй; видеомагнитофон издавал легкое электрическое жужжание. Гораздо громче хлопал затвор объектива «Хассельблада»; в тихой затемненной комнате щелчки его звучали подобно револьверным выстрелам.

Когда белый человек уже лежал на устричного цвета атласном покрывале в ожидании своего партнера, Кендрик, совершенно обнаженный, подошел к прозрачному зеркалу. Он делал вид, что рассматривает свое тело, хотя на самом деле нарочно демонстрировал его людям, смотревшим из-за зеркала. Долгие часы, проведенные у балетного станка, чрезвычайно развили мускулатуру. Икры и бедра казались непропорционально массивными.

Он вызывающе пялился в зеркало, бриллиантовые серьги в мочках ушей тускло поблескивали, он медленно поворачивал голову на длинной лебединой шее, принимая театральные позы. Затем провел кончиком языка по внутренней кромке раздвинутых губ и посмотрел через замутненное зеркало прямо в глаза Рейли. Это был самый похотливый, самый сладострастный жест, который тот когда-либо видел, и при этом в нем было что-то настолько недоброе и порочное, что на мгновение заставило содрогнуться даже Табаку. Кендрик отвернулся от зеркала и лениво, не торопясь, пошел к кровати. Его бархатные черные ягодицы мерно раскачивались в нарочито жеманной, семенящей походке, и человек на кровати протянул к нему руки, раскрывая свои объятия.

Рейли отвернулся и быстро вышел из квартиры. Он спустился на лифте и шагнул в бодрящую вечернюю прохладу. Поплотнее запахнул пальто и глубоко вдохнул чистый, олодный воздух. Затем, решительно тряхнув головой, зашагал прочь уверенным, размашистым шагом человека, которого ждут неотложеные дела.

Когда Майкл покинул Лондон, он увез с собой и частичку той особой радости, что наполняла жизнь Изабеллы все эти последние недели.

Она доставила его в Хитроу.

– У меня такое чувство, будто мы только и делаем, что прощаемся, Микки. Мне будет так не хватать тебя, впрочем, так же, как и всегда.

– Увидимся на твоей свадьбе.

– До свадьбы, судя по всему, будут еще крестины, – заявила она; он отстранился и пристально посмотрел на нее.

– Ты мне ничего не говорила об этом.

– Это все из-за его жены. В конце января мы переезжаем в Испанию. Рамон хочет, чтобы ребенок родился именно там. Он должен признать его своим в соответствии с испанскими законами.

– Я хочу, чтобы ты регулярно сообщала мне, где ты находишся, – и не забывай о своем обещании.

– Не беспокойся, если мне понадобится помощь, я в первую очередь обращусь к тебе.

Уже в дверях зала вылета Майкл оглянулся и послал сестре воздушный поцелуй. Когда он скрылся за ними, ее охватило острое чувство одиночества.

Впрочем, оно быстро испарилось на ярком иберийском солнце.

Рамон приглядел квартиру в крохотной рыбацкой деревушке на побережье в нескольких милях от Малаги. Она занимала два верхних этажа дома и имела широкую мощеную террасу, с которой открывался великолепный вид на голубое Средиземное море поверх верхушек прибрежных сосен. Днем, когда Рамон был в банке, Изабелла в своем самом эфемерном бикини лежала в защищенном от холодного ветра уголке террасы и писала последние главы диссертации, а солнце тем временем придавало ее лицу и телу темно-янтарный цвет. Как и каждый, кто родился в Африке, она обожала солнце, и ей ужасно не хватало его все эти проведенные в Лондоне годы.

Рамону приходилось столь же часто отлучаться по делам своего банка, как во время их жизни в Лондоне. Она люто ненавидела все эти поездки, однако в промежутках между ними нередко выпадали счастливые дни, которые они проводили вместе. В Малаге он не был перегружен работой, так что часто приходил из банка сразу после полудня, и они отправлялись в самые укромные и безлюдные местечки на побережье или в какой-нибудь из тихих ресторанчиков, где подавали местные морские деликатесы и вина.

Его рана полностью зажила.