Шрифт:
– Вы узнаете это, доктор?
Брошюры на десятке африканских языков. Я прочел первые строки. Террористическая пропаганда. Взрывай и убивай, жги и уничтожай.
– Вы знали, что все это печатается в типографии вашего Института, доктор?
Вопросы продолжались бесконечно, я устал, был смущен, даже начал противоречить себе. Я напомнил о ранах на голове, о следах веревок на руках и ногах, но вопросы не кончались. Голова у меня болела и была точно ватой набита.
– Вы узнаете это, доктор?
Автоматический пистолет, патроны.
– Да! – закричал я. – Такой пистолет приставляли к моей голове, к моему животу!
– Знаете ли вы, что это оружие ввозилось в ящиках якобы с книгами, отправленными в Институт?
– Получая разрешение на полет «дакоты», доктор, вы заявили…
– На меня напали после телефонного разговора. Сколько можно объяснять, черт возьми!
– Вы знали Магебу двенадцать лет. Он был вашим протеже, доктор.
– Вы хотите нас убедить, что Магеба ни разу не искал к вам подхода? Не обсуждал с вами вопросы политики?
– Я не один из них! Клянусь… – Я вспомнил кровь, брызнувшую на крышу кабины, вспомнил удар металлической рукояткой по черепу, плевок в волосах. – Вы должны мне поверить. Боже, пожалуйста! – Думаю, я потерял сознание: все потемнело, и я рухнул на стул.
В себя я пришел в больничной палате, на чистых хрустящих простынях… у кровати сидел Лорен Стервесант.
– Ло, слава богу! – Я чуть не задохнулся от облегчения. Лорен здесь, и теперь все будет в порядке.
Он без улыбки наклонился вперед – красивое, холодное и суровое лицо будто выковано из бронзы.
– Тебя считают членом банды. Якобы ты все организовал, используя Институт как штаб-квартиру террористической организации. – Я смотрел на него, а он безжалостно продолжал: – Если ты предал меня и нашу страну, если перешел к нашим врагам, не жди от меня милосердия.
– И ты туда же, Ло. Этого я не вынесу.
– Это правда?
– Нет. – Я покачал головой. – Нет! Нет! – Внезапно у меня полились слезы, я дрожал, как ребенок. Ло наклонился вперед и крепко схватил меня за плечи.
– Ладно, Бен. – Он говорил с бесконечной нежностью и жалостью. – Ладно, партнер. Я все улажу. Все позади, Бен.
Лорен не позволил мне вернуться в мою холостяцкую квартиру при Институте, и я поселился в гостевых апартаментах в Клайн Шуур, резиденции Стервесантов.
В первую же ночь Лорен разбудил меня. Мне привиделся кошмар – кровь и насмешливые черные лица. Лорен был в пижаме, золотые локоны встрепаны спросонок. Он сидел рядом с моей кроватью, и мы разговаривали о том, что уже сделали и что еще предстоит сделать, пока я наконец не уснул спокойно.
Я провел в Клайн Шуур десять праздных идиллических дней, меня баловала Хилари, вокруг барахтались дети; я был защищен от жадной до новостей прессы, от реалий и тревог внешнего мира. Синяки сошли, царапины зажили, и я обнаружил, что мне все труднее находить что-нибудь новое в ответ на детские крики: «Расскажи!» Они хором выкрикивали ударные фразы и поправляли меня в подробностях. Пора было возвращаться к жизни.
На неприятном, занявшем целый день, открытом судебном заседании я рассказывал о похищении, потом отвечал на вопросы журналистов со всего света. А потом Лорен отвез меня на самолете на север, в Лунный город.
По пути я поделился с ним своим замыслом поискать карьер – и кладбище древних.
Когда он улыбнулся и сказал: «Вот это тигр! Давай, парень, вперед – раскопай все до дна!» – я понял, что в моих словах слишком много энтузиазма и эмоций. Я вспомнил, как Ксаи подражал солнечной птице, и плотно прижал руки к коленям.
В Лунном городе меня встретили как героя: тут за моими приключениями следили по радио. Открыли ящик пива «Виндхук», расселись вокруг костра, и я рассказал все заново.
– Этот Тимоти… он всегда вызывал у меня странное чувство. – Задним числом Салли проявила редкостную прозорливость. – Я все собиралась тебе сказать, что в нем есть что-то подозрительное. – Потом она встала и при всех поцеловала меня в лоб, а я покраснел. – Мы рады, что теперь ты в безопасности, Бен. Мы все беспокоились о тебе.
На следующее утро, отвезя Лорена на полосу и проследив за взлетом, я отправился на поиски Рала Дэвидсона. И нашел его на дне траншеи: он измерял плиту из песчаника. Рал щеголял в тесных шортах, копна волос почти совершенно закрывала лицо, зато он загорел и похудел. Мне он очень нравился. Мы уселись на краю траншеи, свесив ноги, и я объяснил ему свою мысль насчет карьера.