Заехав в прилесок, где молодая зелень закрывала коней и всадников, разведчики из-за кустов стали пристально просматривать дорогу. Никого.

Еще продвинулись на километр, наткнулись на небольшой хуторок. Бойцы проверили — ничего опасного. Дундич приказал связному скакать к Буденному и доложить, что армия может идти вперед. Другого бойца оставил в хуторе готовить квартиры.

Вечером отряд разведчиков добрался еще до одного хутора. Дундич послал и отсюда бойца с пакетом в штаб, а сам решил двигаться дальше.

Только выехал за ворота, а хуторские ребятишки тут как тут. Смотрят с удивлением на его кумачовый бант, на котором сверкает боевой орден. Восхищаются его конем, саблей в черных ножнах с серебряной чеканкой. Посмотрел Дундич на них, и его усталое лицо просветлело. Очень уж он любил детей и при случае непременно катал кого-нибудь из мальчишек на своем коне.

Дундич наклонился к одному, хотел было посадить его к себе в седло, но ребята вдруг загалдели:

— Не надо его, дядя! Не надо!

— Почему? — удивился командир.

— Он с махновцами на тачанке, катался, — объяснил ему карапуз в больших чоботах.

— Тогда ты садись, хлопчик, — весело скомандовал Дундич, беря его за протянутую руку.

Счастливый и гордый, уселся впереди него мальчишка. Отъехав недалеко от двора, Дундич спросил:

— Тебя как звать?

— Митькой.

— А давно у вас махновцы были?

— Не… Когда бабку Лукерью хоронили. И сегодня хотели приехать, велели самогон гнать, гусей жарить… Злющие они, страсть! А самый вредный — одноглазый Петька Чернобровый. Он нагайкой огрел меня. И обещал еще выпороть. За то, что я ихнему пулемету дуло глиной заткнул.

— Ты — красота, Митька! Но теперь не бойся, не придут они, — сказал Дундич, прижимая хлопца к груди. — Встанем за околицей и не пустим. А сейчас, друже, — домой.

Но мальчик не хотел слезать с коня.

— И я с вами, — умолял он Дундича.

— Нет, нет, — решительно сказал командир. — Слушай приказ: марш до хаты! — И он опустил хлопца на землю.

Было уже совсем темно, когда буденовцы выехали на большой степной шлях. За день лошади устали, да и бойцы притомились, Ехали осторожно, медленно. Мешали дорожная грязь и дегтярная тьма: в двух шагах ничего не видно. «Так легко и на засаду напороться», — подумал Дундич и увидел впереди огонек, вроде кто-то прикуривает. Только он предупредил бойцов об опасности, как сосем рядом услышал голос:

— Кто такие?

В тот же момент Дундич увидел перед собой дуло пистолета и белую повязку на едва различимом лице.

«Махновцы», — молнией пронеслось в голове. Нет, не уйти от них на измученных конях его маленькому отряду! И в то же мгновение возник смелый план.

— Убери пушку, Чернобровый, — властно потребовал Дундич. — Своих, Петро, не угадываешь?

Как только одноглазый опустил руку, Дундич выстрелил в него и громко скомандовал:

— Полк, огонь!

Тотчас справа и слева раздались ружейные выстрелы.

— Засада! — закричали бандиты. — Тикайте, хлопцы!

Пришпорили коней махновцы и — врассыпную. Под одним из них красные убили лошадь. Он вскочил и поднял руки.

Когда остальные махновцы были далеко от хутора, Дундич спросил пленного:

— Это была ваша разведка?

— Ни. Все вийско.

— А сколько сабель?

— Та пятьсот с гаком.

Дундич посмотрел на буденовцев и засмеялся.

— Пацан — красота! Помог в трудную минуту. — Лихо сверкнули карие глаза командира. — Ура Митьке, юному буденовцу!

И бойцы негромко, но дружно крикнули:

— Ура Митьке!

На дальнем бугре мелькнула фигура всадника и тут же исчезла. Это насторожило Дундича. Он твердо знал, что впереди отряда не было красноармейских частей. Иначе для чего бы Буденному посылать разведку. А вот махновцы шкодили. В одном селе спалили хату председателя Совета; в другом разграбили обоз продразверстки, отобранное раздали крестьянам, а бойцов, выпоров шомполами, пустили на все четыре стороны, в третьем распяли на кресте, прибив гвоздями тужурку и сапоги, секретаря комсомольской ячейки.

Командование армии вынуждено было бросить против Махно большие силы. Но хитрый атаман ловко избегал встреч с эскадронами, предпочитая неожиданно появляться в тылу обозов.

— Ну, вражий сын! — свирепел Буденный после каждого доклада о стычках с махновцами. — Попадешься ты мне, оборотень.

И вот теперь, увидев загадочного всадника, Дундич прижал голенищами бока коня и бросил его в бешеный галоп. Выскочил на бугор и застыл в изумлении: навстречу двигалась шумная, процессия из подвод, кибиток и тачанок без пулеметов. Лошади, повозки, люди были украшены рушниками, лентами, лазоревыми цветами. Почти на каждой подводе разухабисто заливалась гармонь, звенели бубенцы. Разбойный свист заглушал слова нестройной песни.