– Устраивайтесь, – ответил Холидей. – Тут, впрочем, может быть небезопасно.

– Я так не думаю, – улыбнулся Уиггинс. – У Биэна нет помощников, Броциус не желает иметь с вами дела, Айк Клэнтон вообще неизвестно где, – коммивояжер поднялся на веранду и присел подле Холидея. – Как там Верджил и Морган?

– Могло быть много хуже, не надень они брони Неда. О них заботятся жены: переодевают и все такое. Дня через два-три у Верджа, думаю, и хромоты не останется.

– А что Морган?

– В нем сделали две дырки: там, куда пуля вошла, и там, откуда вышла. Кость не задета. Броня защитила все важные органы.

– Как сами себя чувствуете? – спросил Уиггинс. – Я слышал, вас тоже зацепило.

– А, и говорить не о чем, – ответил Холидей. – Пуля отскочила от патрона в кобуре, прямо над бедром, – он улыбнулся. – Странно, что патрон не выстрелил. Мне могло отхватить палец на ноге.

– Уайетта не задело совсем?

– Этому чертяке всегда везло больше других.

– И что же дальше?

– Расскажем свою версию событий коронерскому жюри, – ответил Холидей. – Потом, если немного повезет, Том вернется к работе, которой ему положено заниматься.

– Веселые выдались две недельки, – замети Уиггинс. – И я всему был свидетелем.

– Может, вам начать писать бульварные романы? – предложил Холидей.

– Может… если найду свободное время. То, что я видел, куда невероятнее любой из выдуманных историй.

– Если возьметесь за перо, изобразите меня здоровым человеком, который весит сто шестьдесят фунтов.

– Обещаю.

Холидей тревожно осмотрелся.

– Куда это Уайетт запропастился? Он же только за пивом пошел, в конец улицы.

– Зачем? Он мог разжиться им бесплатно в «Ориентале».

– Бесплатно он мог разжиться пивом во многих заведениях, хозяева которых не любили Маклори и Клэнтонов.

Уиггинс некоторое время смотрел на Холидея, потом, занервничав, спросил:

– Вы испугались?

– Чтобы бояться в перестрелке, нужно бояться смерти, – ответил Холидей. – Я и так умираю, и разница лишь в том, умру я быстро или медленно.

– Должен быть способ излечить чахотку.

– Когда-нибудь его откроют, но мне он уже будет без надобности, – улыбнулся Холидей. – На Востоке чахотку называют туберкулезом. Выходит, чем труднее выговорить название хвори, тем ее труднее вылечить.

Из-за угла наконец вышел Уайетт.

– Привет, Генри, – поздоровался он, подходя к дому. Затем обратился к Холидею: – Я заступлю на следующие два часа, однако ночью ты будешь нужен мне здесь. Сегодня никаких игр.

– О, сыграть я все еще смогу, – ответил, поднимаясь на ноги Холидей. – Только не на деньги, а на жизни, – он обернулся к Уиггинсу. – Идемте, Генри.

Уиггинс вместе с Холидеем спустился в веранды и направился в сторону южной части города.

– Уайетт так озабочен здоровьем братьев, что забыл о другом важном деле, – заметил Холидей.

– О каком же?

– Скоро сами узнаете.

Через несколько минут они пришли в тюрьму. В конторе маршалов Мастерсон беседовал с Бантлайном.

– Привет, Док, – поздоровался журналист.

– Здравствуй, Бэт, – ответил Холидей. – Сегодня может быть тот самый день.

– Рассчитываю на это.

– Однако на всякий случай, думаю, вам лучше запереться в камере, – посоветовал Бантлайн. – Если с закатом вы не преобразитесь, я вас отпущу.

– В чем, собственно, дело? – поинтересовался Уиггинс.

– Я и Уайетт заключили сделку с одним шаманом, затаившим злобу на Клэнтонов, – ответил Холидей. – Мы убиваем братьев-Ковбоев, а шаман снимает заклятье с Бэта.

– Вы же не убили Айка, – напомнил Уиггинс.

– Зато прикончили Билли и других двоих Ковбоев, Маклори. Тоже, к слову, братьев. Это вполне себе жест доброй воли.

Бантлайн глянул в окно.

– Вам лучше пройти в камеру, Бэт.

Мастерсон кивнул и прошествовал в цельнометаллическую камеру, где Бантлайн его и запер.

– Теперь ждем, – сказал Холидей.

– Еще минуты две и солнце зайдет, – сообщил Бантлайн. – Тогда все и узнаем.

Прошло две минуты; затем третья, четвертая… Мастерсон по-прежнему оставался в человеческом облике.

– Чтоб меня черти задрали, старый сыч не подвел! – воскликнул Холидей. – Открывайте камеру, Нед.