«Странно, а как вообще возникли белые? – кажется, впервые задумалась я. – Для того чтобы рецессивный – белый окрас настолько закрепился, что стал неизменным и доминирующим при скрещивании с любой парой, да еще произошло закрепление и других особенностей на генетическом уровне, нужна как минимум… долгая изоляция. И почему была война с белыми? Об этом периоде волчьей истории не очень-то распространялись. И как появился этот нелепый договор с диким условием, из-за которого теперь весь сыр-бор».

– Лена? – кашлянул рядом Добровольский, вырывая из плена странных мыслей. Лучше было бы думать о том, что посоветовала мама, но… разум отказывался обдумывать настолько дикие идеи. И волчица неожиданно «взбрыкнула» внутри: еще не набегалась, вволю не наигралась, чтобы о щенках думать. Тем более что и кто-то лучше может подвернуться?..

«Эк ее бросает из крайности в крайность! – успела подумать я, поймав последнюю мысль, прежде чем переключилась на Андрея. – Не напрасно, видимо, говорят, что во время течки волчиц тянет на самые неожиданные «авантюры»».

Но не зря белый все эти дни учил и на личном примере показывал, что мы – все же не животные и должны уметь подавлять подспудные звериные порывы и управлять своими эмоциями. Поэтому, задавив в зародыше чувство раздражения – мы с Андреем в «одной лодке», а это важнее взбалмошного сумасбродства моего зверя, спокойно спросила:

– Все слышал? – Вопрос был из разряда риторических. Добровольский ожидаемо кивнул.

Я встала, размышляя о том, сможет ли он что-нибудь мне сейчас пояснить.

Пока рядом с Андреем шла к машине, не думала вообще ни о чем. Взгляд скользил по спешащим домой людям, следил за медленно наступающими сумерками, за светлыми прядками волос мужчины, изредка под действием легкого ветерка взмывавшими вверх. В голове была пустота, в душе предчувствие чего-то… сокрушительного. Не знаю почему, возможно, из-за странной перемены в Андрее или из-за ощущаемой сейчас в нем скованности, но я уже не хотела задавать вопросы. Малодушно и безответственно. И все равно знала, что придется. Вряд ли после сообщения об отце и брате меня сможет что-то пронять… Впрочем, кто знает?

В квартиру мы не поехали. Поняла это, когда Добровольский свернул на загородное шоссе. И все молча, не посоветовавшись со мной и не размениваясь на пояснения. Разговору быть! Приехали к речке.

«Странный выбор! Почему не в лес?» – но спорить не стала, просто молча выбралась из салона авто и, мягко ступая и принюхиваясь к ароматам влажного берега, пошла следом за Андреем.

Он дошел до самого края берега, где резкий обрыв уходил вниз, к небольшой речушке. Остановился. Скинул пиджак и бросил его на землю, примяв весеннюю траву.

– Садись, – не оборачиваясь, скомандовал мне.

Подчинившись, присела на одну полу пиджака, оставив другой край для белого. Но он присоединяться ко мне не спешил. Задрав голову, всматривался в даль, как-то напряженно сжимая губы. Наконец, передернул плечами, взглянул на часы на запястье, сел рядом. Стало почему-то тревожно: белый явно решал, стоит ли со мной говорить.

– Ты, конечно, хочешь знать, кто такие Волконские? – Я молча кивнула, зная, что он почувствует. – Была когда-то такая малочисленная семья. Ничем особым они знамениты не были, разве что предками. Они – дальняя ветвь изначальных. Потому, кстати, и были малочисленны.

Изначальных? Ого! Из тех времен, когда все мы появились на Земле. И люди, и… не люди. Почему? Кто знает. Решение природы: взяли и возникли два разных вида – оборотни и люди. Мы вроде бы возникли раньше, но это несущественно. Машину времени никто не придумал, потому доподлинно не известно, как оно все получилось. Но древние предания рассказывали об «изначальной семье» – наших прародителях. Когда-то давно все об этом знали, даже гордились примесью крови изначальных. Только с тех пор столько воды утекло, столько смешалось… Сейчас это не считалось актуальным: каждый мог с высокой долей вероятности утверждать, что и в его крови где-то кое-чего «примешано».

– Были? – Я почувствовала, как на этом слове дрогнул его голос. – И почему «кстати»?

Андрей, протянув руку, сорвал высохшую трубочку прошлогодней травинки, еще не забитой свежей зеленой порослью, покрутил ее в руках и прикусил.

«Травоядный!» – при других обстоятельствах я бы обязательно его подколола, но сейчас какое-то гнетущее предчувствие не позволяло шутить.

– И есть, как выясняется, – он впервые с момента, как мы вышли из кафе, посмотрел на меня, заставив напряженно сглотнуть. – Истинные носители крови изначальных, по крайней мере сколько-нибудь значительной ее части, были больны. Именно этот факт и служил неоспоримым подтверждением «величайшей» наследственности.